Уроки украинского. От Майдана до Востока
Шрифт:
— А одежду такую вы где взяли?
— Там же в Греции пошла в магазин и купила.
— А вы слышали, что в Лавру несколько дней назад приходили бойцы самообороны с Майдана?
— Слыхала. Но шо ж мы теперь церкву будем делить? Лавра для меня — гарна, архитектурой шикарна. Це история наша, культура наша, коренье наше. Я сюда пришла за Майдан молиться, шоб мы все перемогли, свет — на нашей стороне. Но перемога нам треба без крови. Я сама родилася на Франкивщине, закончила университет и в Грецию уехала.
— К вам в Греции хорошо относились?
— Як
С воплем нам под ноги выбрасывается серая кошка. Стелется под ногами и не дает шагу ступить.
— Кажись, рожает, — говорит женщина.
Я беру кошку на руки. Увидев ее, Всеволод снова всплескивает руками.
— Надо отнести ее в теплое место, — говорит он, и начинает спуск по булыжникам вниз.
Нам навстречу поднимается монах в рясе и в теплой жилетке. Я останавливаю его и объясняю, что кошка собирается родить. Он разворачивается и идет в сторону действующей трапезной. Дергает дверь, но та оказывается закрытой. Задумчиво почесав бороду, он идет дальше и по дороге останавливает еще одного брата.
— Живое все-таки существо, — тихо говорит ему в ухо он.
С кошкой на руках длинной процессией мы движемся в сторону Днепра, по дороге дергая разнообразные двери. Тяжело отдуваясь, процессию замыкает Всеволод. Наконец, монахи открывают дверь одной из церковных лавок. Там работает печка, и с самого порога обдает теплом.
— Тут живое существо родит, — объясняет он продавщице. — Хорошо бы в теплое место ее определить.
— Так давайте ее сюда, — отвечает та.
Я торжественно опускаю кошку на пол, но та с громким воплем вырывается наружу. За ней бегут благообразные продавщицы магазина в платках и длинных юбках. У одной на запястье болтаются ниточные четки. Монахи, улыбаясь в бороды, наблюдают за женскими попытками изловить кошку, которая прячется за одной из торговых палаток и истошно кричит.
— А вы не боялись, когда под Лаврой стояли бойцы самообороны? — спрашиваю монаха.
— Бог не выдаст, свинья не съест, — отвечает он. — Это — дом Богородицы. А Божья Матерь своих слуг не даст в обиду.
— Много раз давала, — напоминаю я.
— Давала. По нашим грехам. Значит, мы того были достойны.
— Какие же грехи могут быть у монаха?
— А есть такой грех… называется «привычка к святыни». Когда живешь, а вокруг много святынь, теряется в ним благоговение. А его надо в себе возгревать. Но там, где нет благоговения, и веры нет.
— То есть вы стоите перед иконой и ничего не чувствуете?
— Это говорит о том, что сердце становится каменным, а ты стоишь и не можешь молиться. Такое у каждого человека бывает. Вы не найдете на земле ни одного, кто бы не падал. Но потом человек поднимается и снова начинает ходить.
— А если бы самооборона зашла и начала вас, например, бить? Вы бы отвечали?
— Упаси Боже! Как можно отвечать?! Христос сказал — как меня гнали, распинали и предавали, так и вас будут гнать, распинать и предавать. А мы не будем сопротивляться.
— Почему?
— Потому что счастье — умереть за Христа в доме Божьей Матери. Но мы просто этого недостойны, и Господь не дает нам пока. Кровью омываются грехи, а за много веков можно и пострадать.
С Всеволодом мы держим путь к ближним пещерам. Туда же стекаются одиночные прихожане.
— Никто никого бы не бил, — говорит он. — Это была война нервов. Майдановцы кричали: «Геть московского попа!», а монахи — молились. Они все к воротам сбежались, узнав, что сейчас будут штурмовать.
— Почему же бойцы сотен не выломали ворота? Мне кажется, это было бы несложно.
— А потому что ситуацию спас Порошенко. Он пришел и сказал: «Не трогайте их. Они сами испугаются, сдадутся и перейдут в Киевский патриархат».
— Спаси Господи! — произносит обгоняющая нас богомолка, услышав слова Всеволода.
— Ага, — соглашается тот. — Спаси от такого Господи. Ну, в общем, эта сотня ему поверила и ушла. Но потом Лавру забирать пришел протоиерей филаретовский, а с ним — несколько священников и семинаристов. Говорит: «Сдавайтесь, переходите в Киевский патриархат». Филарет даже хотел тут служить полную литургию в Успенском соборе. Он же сказал: «Наша стратегическая ошибка в том, что в девяносто первом году мы Лавру не захватили. А если б мы тогда еще ее взяли под контроль, то не было бы сейчас на Украине четырнадцати тысяч приходов Московского патриархата. Лавра была бы наша, весь народ шел бы к нам, и мы бы имели влияние».
— А это действительно так?
— Отчасти так. Лавра имеет большое влияние. И сейчас Филарет не хотел совершить ту же ошибку. Но Бог его до Лавры не допустил.
— Каким образом?
— Таким, что монахи не разбежались. Хотя разные сплетни ходят… — Всеволод делает паузу, видимо, раздумывая, посвящать меня в эти сплетни или нет. — Короче, говорили, что были монахи, которые сильно испугались, — все же решается он. — Но глаза-то у них боялись, а ноги — стояли. Молиться начали. Молодцы они, молодцы. Сами увидели, кто чего стоит.
— Но с другой стороны, — говорю я, — разве нельзя понять украинцев, которые хотят своего, а не Московского патриарха?
— Чего?! — даже подпрыгивает Всеволод. — Пускай Бельгия, Франция, Италия и Испания откажутся тогда от Рима! — обрушивается он на меня. — А татар в крымских мечетях мы, давайте, заставим молиться на украинской мове! И в синагогах пусть с иврита перейдут на украинский! Кришнаитов тоже на мове заставим мантры читать — «Харя Кришны — шире рамы!». Подумаешь, какая разница! Один акцент смещен, но все ж понятно! И кому какое дело — шире или уже рамы харя у Кришны?! — окончательно выходит он из себя.