Уроки верховой езды
Шрифт:
— А где ее можно достать?
— Мы покупаем у оптовых поставщиков товаров для красоты и здоровья, но у вас навряд ли это получится. Тут требуется лицензия.
На мое счастье, владелец фирмы соответствующих товаров «Елена Троянская» вопросами лицензий не особенно озабочен.
Войдя в контору, я сообщаю ему, что мне требуется четыре тюбика краски «Шварцкопф 0-88». То есть ясно как божий день, что я не для парикмахерской их покупаю,
— А что это такое? — спрашиваю я.
Тем самым я вручаю ему улику номер два. Впрочем, я уверена, ему наплевать. Я уже поняла, что сделка ему важней дурацких бумажек.
— Это такой катализатор, чтобы краска лучше держалась, — говорит он.
Я понимаю, что не ошиблась. Он снимает с полки три небольшие коробочки.
— А из чего он состоит?
— В основном из перекиси водорода. Бывает трех степеней концентрации. — И продавец выкладывает коробочки на прилавок передо мной. — Вот, вам еще кое-что понадобится…
Запустив руку в открытую коробку, он вытаскивает ворох резиновых перчаток. Я не обращаю внимания — рассматриваю коробку с проявителем.
— Перекись… Кожу раздражает небось?
— Может вызвать раздражение, если кожа очень чувствительная, но у большинства людей обходится без проблем.
— А если не применять его, что будет?
— Если волосы вроде ваших, окрашивание произойдет все равно. Если свой цвет темнее — можете с таким же успехом спустить денежки в туалет. Всегда лучше для начала волосы обесцветить.
— Ну и отлично, — говорю я. — Раз так, беру только краску.
— Вы уверены? По мне, взяли бы лучше десятый номер. Он и обесцветит немного, и волосы не пересушит.
— Нет, только краску. — И я подталкиваю тюбики «Шварцкопфа» к кассовому аппарату.
Кажется, он оскорбился, что я не последовала совету. Я это вижу по его лицу — брови вскинуты, губы поджаты. А еще он подчеркнуто избегает смотреть мне в глаза. Ну и что? Какое это имеет значение — краску-то я заполучила.
Возвращаясь домой, я чувствую, как понемногу отступает паника. Не знаю, остановила ли я неотвратимую колесницу судьбы, но палку в колесо сунула определенно.
По пути я заглядываю в конюшню, навещаю Гарру в его деннике. Он успел улечься в опилки — которых у него, естественно, полных три мешка, — но при виде меня тотчас поднимается на ноги.
— Прости, малыш, — говорю я и целую бархатный нос, тянущийся ко мне сквозь отверстие над кормушкой. — Лежал бы себе спокойно.
К стене возле денника привинчен небольшой деревянный ящик. Я поднимаю крышку и до времени закидываю туда пластиковый пакет с тюбиками.
—
Я почесываю нежную кожу у него на подбородке, а он забавно шлепает губами.
— Прости, — шепчу я, — это не совсем конфетка…
И последний раз целую его.
— Завтра обязательно принесу, обещаю. Если будешь хорошо себя вести во время одного особенного купания, все мятные конфетки будут твои…
— A-а, это ты, — говорит Жан Клод, когда я наконец появляюсь у него в комнате.
Не знаю, почему мне не пришло в голову постучать. Не пришло вот — и все. По счастью, он, кажется, даже не особенно удивился.
— Ага, я. И очень голодная.
Я прохожу и плюхаюсь на его диван. Потом оглядываюсь и спрашиваю:
— А Ева где?
— Поужинала и упорхнула, — отвечает он, делая неопределенный жест. — Подростки…
Я смеюсь. После денька вроде сегодняшнего здоровая доза общения с Жаном Клодом именно то, что мне требуется.
Он стоит у окна, глядит через двор на наш дом. Он успел сменить бриджи на джинсы. Еще на нем темно-красная спортивная рубашка с короткими рукавами, заправленная в брюки и перехваченная кожаным ремнем.
— Успешно свои дела сделала?
— Вполне. А ты свои?
Он смотрит на меня озадаченно. Приходится напомнить:
— Я про ужин.
— Ах да! — Он хлопает в ладоши. — Ну конечно. Тысяча извинений. Для начала — вино. Потом — холодный сливочно-овощной суп. Вишисуаз называется. Знаешь, Ева очень мне помогла. Из нее отличная кухарка получится. Она понимает еду…
— И что, ингредиенты для этого… вишисуаза… у тебя прямо так дома нашлись?
— Конечно. А ты думала, чем я обедаю — макаронами с сыром?
Я попросту очарована.
— Погоди. Так ты сказал, что Ева у меня неплохо готовит?
— Да.
— А не привираешь?
Жан Клод направляется в кухню, но при этих словах останавливается и смотрит на меня.
Опаньки. Он, кажется, начинает думать, что я очень скверная мать и цены не знаю своему детищу. Я пытаюсь исправить положение:
— Я просто, скажем так, немного удивлена. Если кто и научил ее готовить, так точно не я.
— Не умеешь готовить?
— Не особенно хорошо, — говорю я.
У меня есть веские причины не посвящать его во все подробности моего недавнего поварского фиаско.
Жан Клод все стоит на месте, задумчиво пощипывая усы.
— Ну ладно, — говорит он таким тоном, будто прощает меня. — Что с тебя взять, ты же не француженка.
И скрывается на кухне, а я хохочу в голос.