Уровень: Магия

Мелан Вероника

— Я верю. Вот только что же получается… — Марика поерзала на пеньке, глядя, как «сушняк», занявшись от пламени спички, начал чадить. — Пока не станешь готов, то и просить нельзя?

— Почему нельзя? Можно. Просите.

«Угу, просите, если хотите. Себе на “радость”», — она поняла, что он хотел сказать, и умолкла.

Покачивалась на ветру развешанная на веревке одежда — две палки и крепкая леска, удобно. Видимо, хозяин и сам сушил здесь выстиранные вещи.

Костер занялся. Проводник поднялся и отряхнул руки.

— Я

схожу в дом, принесу колбасы — это все, что у меня есть с собой. Основная еда хранится в другом домике, том, что выше в горах. Этот я называю «летним». Подождете?

— Конечно. — Марика, смущенная вежливым к себе отношением, покосилась на рюкзак. Ей вдруг тоже захотелось чем-то поделиться. — У меня ведь есть котелок, может, смогу угостить вас кофе?

— Хорошо. Тогда принесу кружки. — Мужчина кивнул и направился к крыльцу.

Марика непроизвольно залюбовалась крепкой высокой фигурой в джинсах и тяжелых ботинках. После того, как Майк скрылся в дверях, огляделась вокруг и глубоко втянула аромат свежести и мокрой листвы.

Хорошо. Красиво. Маленький домик на поляне в чаще, костер, приятный собеседник и минута покоя. Похоже на сказку. Или маленькую передышку перед новой дорогой, перед очередным рывком в неизвестность.

Потрескивали сучья; ветер играл с дымком: то кидал его в сторону сохнущей толстовки, то уносил в сторону дома. Покачивался подвешенный на плетеных веревках у верандной балки белый цветочный горшок; радостно побалтывались вместе с ним два оранжевых цветка.

Марика нагнулась к рюкзаку и расстегнула замок.

Он улыбался хорошо — широко, открыто, искренне. Чуть с насмешкой, но по-доброму.

— Вы хотите, чтобы я из дома всю посуду сюда перенес? У нас тут же компот с ягодами, чай черный, зеленый, сок яблочный, что-то с клюквой, чарка с вином, а теперь еще и водка. Ладно, схожу за стопками.

Она от стыда пошла пятнами.

— Да я не знаю, что с ним случилось! Не горшок, а шутник какой-то! Раньше попросишь кофе, будет тебе кофе, а сегодня просто беда, сами видите. Наверное, я волнуюсь.

— Наверное.

Как только Майк скрылся в доме, Марика принялась стучать (трясти не решилась — водка расплещется) пальцами по котелку.

— Ты чего такое вытворяешь?! Зачем нам алкоголь? Ты бы еще коктейли с мартини наварганил! Где наш кофе? — Наверное, нужно было успокоиться и, как и раньше, испытать благодарность, вот только, увы, не получалось — сказывались нервы. Хотелось впечатлить проводника, а выходило наоборот. — Ну, свари нам кофе, пожалуйста!

Котелок, наверное, втихаря насмехался на своем «котелочном» языке. Пришлось отставить его в сторону.

Тем временем вернулся Морэн, перелил водку в небольшую флягу, отложил ее прочь и расположил над костром тонкие ветки с наколотыми на концы кусочками ветчины. Пару минут спустя над поляной зашкворчало, и поплыл изумительный аромат.

Совсем как когда-то. Только тогда

были сосиски, и ими с ней не поделились. Марика мысленно усмехнулась тому, насколько, порой, изменчива жизнь.

Когда мясо над углями подрумянилось, с навеса поленницы уже не капало; розоватые лучи солнца, словно бархатные искрящиеся ленты, протянулись над лесом, коснулись крыши дома, пронизали опушку и вьющийся над поленьями дымок.

— А здесь совсем нет насекомых. Тех же комаров…

— Да, повезло.

Майк убрал веточки от костра, разложил ветчину на две бумажные тарелки и одну протянул гостье.

— Угощайтесь.

— Спасибо.

Ели в тишине. Она запивала мясо клюквенным морсом, он — чаем.

— А вы давно здесь работаете? На этом Уровне?

Марика вытерла пальцы салфеткой и с любопытством посмотрела на сидящего справа мужчину.

— Почти четыре года.

— А что входит в ваши обязанности?

— Напрямую? Эвакуация тех, кто ее запросил.

— Не скучно? Ведь запрашивают, думаю, не так часто. Наверное, остается свободное время.

— Остается, да. Но оно все заполнено. Я ведь сам когда-то пришел сюда, чтобы учиться, а потом захотел остаться. Теперь продолжаю собственное обучение и учу других.

— Учите чему?

Майкл отложил бумажную тарелку в сторону, глотнул чая и задумался, подбирая слова.

— Учу чувствовать мир.

Марика притихла. Интересно, каково это — чувствовать мир? Просыпаться на рассвете и видеть все иначе, уходить ко сну и знать, что мир — это больше, нежели казалось раньше. И каково это — быть учеником Морэна? Какие предметы приходится изучать?

— Как любопытно.

— А вы?

— Что я?

— Кем работаете?

— Сценаристом. Пишу всякую всячину для телевидения, у меня все гораздо скучнее: дома нет магических котелков, из углов не бьют светящиеся фонтаны, в которых начинаешь видеть галлюцинации…

— А вам бы, может, один не помешал.

— Для вдохновения-то? Это точно!

Они рассмеялись.

Марика вдруг поймала себя на мысли, что ей нравится так сидеть. Сидеть и говорить ни о чем, жарить колбасу, пить морс, наблюдать за потрескивающим костром, слушать лес и какую-то необыкновенную тишину. Тишину застывшего над этим необычным Уровнем закатного неба.

— Но людям не нужны фонтаны. — Майк вздохнул. — Есть — хорошо, нет — не надо. Они приходят сюда не за этим.

Слышалось в этой фразе глубокое скрытое сожаление. Сожаление философское, многократно пережитое, а потому более не царапающее душу. «Люди есть люди, — казалось, сказал Майк без слов, — они часто предсказуемы. В том, чего хотят или не хотят, в том, сколько усилий готовы приложить для осуществления собственных желаний. Есть гораздо большее, но жаль, что они этого не видят».

Марику кольнул стыд. За собственную мелочность, за алчность, за лежащие в кармане рюкзака семечки.