Уровень Сампи

эН Ая

От мамы в наследство достались украшения для волос – удивительные, магические, из костей рыб, из бивней попавших в вечную мерзлоту мамонтов, из яркой пряжи, из дерева… От отца наследство было сомнительней: бубен да способность впадать в транс. После транса она едва вспоминала прошлое. Иногда ей казалось, что ее прошлое – и вовсе не ее. Сегодня память была похожа на разбитое зеркало, осколки воспоминаний были свалены в горку в районе затылка. А виски и лоб танцевали под бубен с трещотками.

Она все-таки встала,

доплелась до окошек, закрыла. Левое, которое ближе к печи, – на две щеколды. Правое, над циновками и козлиной шкурой, пришлось подпереть поленом, соорудив шаткую конструкцию из табурета, пластикового контейнера и полена. Теперь нужно было выйти за дровами под навес и растопить печь.

Во дворе ее стало тошнить зеленой водой. У нее и раньше такое бывало после магических сеансов. Это от голода. Надо поесть рыбы, выпить горячей крапивы, а лучше сбора, и пройдет. Но сначала – печь.

Спустя пару часов стало ясно: на этот раз что-то пошло не так. Тошнота не отступала, а даже усиливалась, теперь ее выворачивало не зеленой водой, а зеленой водой с розовыми кусками лосося. И бубен в голове продолжал тумкать под трещотки с бубенчиками. Одна радость: клиент оказался честным, деньги из шкатулки не забрал, ценного ничего не спер. А то всякое бывало.

– Ничего, ничего, все хорошо! – зашептала она сама себе. – Сейчас отогреюсь, отосплюсь, – отпустит.

Клиент вернулся на следующий день, ближе к полудню. Нежданчик.

Стоял на удивление спокойный, солнечный день. Для их мест в это время года – почти невероятное событие. Туман привычно скрывал потухшие вулканы на горизонте, барашками пасся на сопках, но не подбирался вплотную к домику. Она вышла за водой. Ее шатало. Идти пришлось, придерживаясь за стену. Но вот стене конец. Надо оторваться. Шаг, еще один… Рев мотора она почти и не услышала (а еще ведьма!), а джип увидеть увидела, но словно не придала значения. Словно в эту глушь машины сто раз в день приезжали, а не от силы раз в месяц.

– Валь-я-тян, давай помогу!

Да, это был вчерашний клиент. Японец, а работает в Москве. Странный. Впрочем, к ней только такие и ездят – странные. Правда, вот японец – впервые. Он вместо «р», когда нервничал, произносил «л». А вместо «ш» – что-то среднее между «с» и «з». Называл ее то правильно, Варя, то как сейчас – Валь-я. И прибавлял к имени то «тян», то «сан». Маленький, щупленький, в узеньких очках и дутой зимней куртке, он бросился к ней через бурьян, и очень вовремя – у Вари подогнулись ноги, и она буквально упала в его объятия.

– Валия-тян, ай, Вария-сан! – запричитал японец, усаживая юную шаманку на землю (удержать ее он никак не мог). – Подожди, я подюшку плинесу. Подюшку!

Он проворно убежал в дом.

– Подюшку… – прошептала Варя. – Подюшку… Это из сна?

– Из какого сна, Варя-тян? – Японец уже успел прибежать обратно с двумя подушками.

– Мне, кажется, сон такой снился, – пробормотала Варя. – Словно я живу на планете, где все мутанты. А потом… Потом кусок сна не помню, словно синий туман. А потом как будто я сижу на улице и зову… Подушка… Подюшка… По… Дюшка… И…

Она пересела на подушку, чтобы не простыть на холодной земле.

– Сны – это холозо! – авторитетно закивал японец. – Я не помню свои сны. Это плохо.

Солнце пробивало листву желтыми нитями. Варя посмотрела на свои руки: есть ли у нее нити-лучики? Нет, сейчас не было. И ее опять мутило. Но не блевать же при посторонних!

– Зачем ты приехал? – борясь с приступом тошноты, спросила она. (Отец учил: «Со всеми, кому ты провела обряд, переходи на „ты“».)

– Я не могу уехать! Я уехал. Я думал в дороге. Ты та, кто мне ну-же-на. Ты долзна знать выход из мира. Мой пятьдесят раз отец Оенакоши Ташини передал нам, своим внукам внуков: я уходу сейчас, а женщина с клювом даст уйти вам потом. Меня зовут так, как звали его…

Варя тяжело вздохнула и сглотнула слюну. Это не помогло. Ей было по-прежнему очень плохо. Она помнила, что в семье ее клиента всех старших мальчиков называли в честь далекого предка, который много веков назад якобы ушел в лучший мир на глазах у многочисленных родственников. Причем ушел в самом прямом смысле: испустил «луси, как ладуга» (лучи, как у радуги) и ушел, словно испарился. Потом несколько странным образом исчез еще один предок, Ойётамори Си Тисси Байко, «два лаза дедузка» ее клиента (Варя не поняла, это был прадед или дед деда, то есть прапрадед, честно говоря, ей было все равно). Из последних сил борясь с тошнотой, Варя произнесла:

– Спасибо за помощь. Но я провела обряд, спросила духов предков, передала вам все, что они мне сказали, и…

Диди. Тут следует заметить, что транс во время обряда получился не глубокий, и по этой причине никакие «духи предков» шаманке не явились. Пришлось сочинять на ходу нечто в стиле «О, да, я тут, я пришел, жди перемен в пятый месяц красной луны, после того, как увидишь зна-а-ак!»

– Я больше ничем не могу вам помочь, – призналась Варя. – Мне надо отдохнуть. Видите, что со мной сделали духи?

– Но я долзен! – взвыл японец с такой страстью, с какой, наверное, самураи рубят головы врагам или совершают харакири. – Долзен! Валья-сан, ты саман высзего класса, ты смозесь отклыть луцьзий мил!!!

Шаман высшего класса собралась было вяло возразить и проехаться насчет «лучшего мира», в который каждый неизбежно попадет своим ходом, но вместо этого не выдержала и извергнула из себя остатки зеленой воды с кашицой лосося. Японец задумался и пришел к выводу, что духи предков тут ни при чем, а девушку надо спасать.