Урожденный дворянин
Шрифт:
Парень замолчал. Как показалось Егору – выжидающе. Потом раздался голос Насти, тоненький и неуверенный.
– Мой дом… – говорила она, – дом, где я жила… Он… тоже большой… Три… Да, три этажа. И там всегда шумно. Потому что… много людей… Много детей! – поправилась она и резюмировала несколько удивленно: – Я жила в семье, где было много детей… Очень много. Библиотека… не помню. То есть, я помню, что это такое, но не помню, была ли она в моем доме… Мама… – перейдя почему-то на шепот, произнесла Настя. И, помолчав, спросила: – А где… твой дом… был?
– Далеко, – чуть помедлив, ответил Олег. – Очень далеко отсюда. Хотя… даже не знаю, верно ли употреблять это слово – «далеко»?
Минуту было тихо, потом снова заговорил Олег:
– Мои родители… Прошу меня извинить, но я не имею права рассказывать
– Она – тоже дворянин… дворянинка?
– Матушка? О, нет. Она оставила службу, когда родился я. А как неслужилый человек может заслужить дворянство?
– А ты – заслужил?
– Ты не разумеешь… Отец – личный дворянин. А я – урожденный. Это разновеликие понятия. Титул достался мне по наследству, потому что я – отпрыск дворянина. Мой статус урожденного дворянина – есть дань уважения, доверия и благодарности Государя моему родителю. Родителю, но не мне! – специально подчеркнул Олег. – А что до меня: единственная возможность не подвести отца перед Государем – заслужить личное дворянство, и как можно скорее. Тем более, что мой статус дает мне некоторые изначальные преимущества перед прочими подданными Империи – как то: возможность поступления в какую-либо из Высших имперских академий лишь на основании коллоквиума с преподавательским составом. Излишне напоминать, – добавил еще парень, – что я избрал Военную Академию, имея примером обоих своих родителей. Хотя старший брат мой, Иван, положил для себя целью жизни обучать детей. Невдавне Государь жаловал его золотым крестом за выдающиеся заслуги перед Империей… А я… Отец часто говорил матушке: «Мария, попомни мое слово, наш Олег…»
– Мария… – туманным каким-то голосом отозвалась Настя. – Мария… Мария Семеновна…
Олег молчал, явно боясь сбить собеседницу с мысли.
– Моя мама – Мария Семеновна, – говорила Настя. – Вспомнила: Мария Семеновна! Я ее звала… Когда… когда…
Слушавший все это санитар Егор, хотя и не мог видеть говоривших, прямо нутром почувствовал, как мучительно искривилось при этих словах лицо девушки.
– Всю ночь музыка… – продолжала девушка озвучивать всплывающие в голове мысли-образы, – очень-очень громко… И вокруг меня музыка, и даже внутри меня музыка – такая громкая. И темнота… Но не обыкновенная, а она как бы… пульсирует ярким светом. И мне весело, потому что всем вокруг весело. И так хорошо! А потом… все куда-то подевались. И я осталась одна. Мне уже не весело. Мне плохо. Голова… как пустая кастрюля, в которой бултыхают половник… а он по стенкам бьет. Очень плохо. Но не только поэтому, а еще потому что… я маму… Марию Семеновну обманула. И мне нужно домой, а куда идти я не знаю. И я иду… а улица кружится, кружится… Ставлю ногу, а нога куда-то проваливается. Потом… Машина, такая большая. Меня туда тащат, а я не хочу. Мне мама говорила: туда нельзя, в такие машины… Всем нам говорила, часто говорила. Страшно. Страшно! Очень страшно! Никогда не было так страшно… Это как… Как если бы много раз видела кошмарный сон, и вдруг он сбывается на самом деле. А потом… Свет вдруг вспыхивает и гаснет. И так… два раза. И больно… Сначала больно, а потом… очень хочется спать. И… все.
Закончив говорить, Настя задышала громко и прерывисто.
– Пойдем, – мягко сказал Олег. – Сегодня больше не будем разговаривать. Ты устала. Пойдем, тебе надобно спать.
– Мама меня вытащит отсюда, – убежденно проговорила еще Настя. – Я уверена. Не знаю, почему, но – уверена. Я ведь не больная, не сумасшедшая. Я просто не помню ничего.
Егор услышал, как Олег коротко вздохнул:
– Мне сдается, что ты полагаешь сумасшедшим – меня.
– Нет! – поспешно воскликнула девушка. – То есть… Разве сейчас есть империи? И эти… дворянины?.. Они ведь у нас в стране только раньше были, давно.
– Место дворянству имеется в любом пространстве и времени, – ответил на это парень. – Единственно…
Когда стихли удаляющиеся шаги, Егор наконец прикурил. И усмехнулся, выдыхая дым.
С девкой-то все понятно. Свалила из дома в какой-нибудь клубешник, там нажралась, потерялась в пространстве и времени. Ну ее и прихватили по дороге такие же гуляки, только, конечно, мужского пола. Перебздела, а тут еще и по башке настучали. И готово дело – шок и, как следствие, амнезия. Да черт с ней с девчонкой, не в ней дело.
А вот этот Олег… Гай Трегрей! В двухэтажном доме жил, говорит, с прислугой. В Имперской Академии, вишь ты, учился… Папаша у него – по рассказу выходит – джеймс бонд прямо. Главное, у самого мозги набекрень, а он еще и подругу свою лечит – долечил до того, что та тоже в трехэтажном особняке «поселилась».
Санитар снова усмехнулся. За вчерашний день он успел разузнать у старшей медсестры, как проходил осмотр пациента Трегрея. Больной на вопросы врачей о самом себе отвечать отказывался, кроме имени и возраста (явно заниженного) никакой информации не выдал. Скрывал, значит. Вот он, оказывается, что скрывал! Трехэтажный особняк, где на окнах голограммы всяких «лунных листопадов» выставляются! Секретного папашку и мать – специалиста по психологической подготовке… каких-то там коллективных экипажей. Врачей дурить – это одно дело, а соске своей такого рода лапшу на уши вешать – совсем другое.
Явный псих этот Олег Гай Трегрей, тут и сомневаться больше нечего. А он-то, Егор, его сначала за нормального принял… Тьфу, даже вспоминать противно!
Санитар и впрямь густо сплюнул себе под ноги.
Да… попутался поначалу он славно. Но зато теперь все понятно. Парень – законченный шизик. А раз ты, братец, шизик, да еще без роду-племени (что-то незаметно, чтобы парня какие-нибудь реальные родственники разыскивали), значит, и разговор будет с тобой соответствующий. Серьезный будет разговор.
Теперь, когда все разъяснилось, даже небывалая сила Олега не пугала санитара Егора. Напротив, она служила еще одним доказательством ненормальности парня. Егор помнил немало случаев, когда больные демонстрировали неординарные физические способности. В прошлом году, например, один белогорячечный пациент, спасаясь от только ему видимых инфернальных сущностей, целиком втиснулся в прикроватную тумбочку, да еще и умудрился дверцу за собой закрыть. Правда, извлечь его обратно получилось, лишь разобрав тумбочку на составляющие. Ну и, конечно, полдня потом страдальцу вправляли вывихнутые суставы… В том же году еще один герой, стремясь на свободу, вышиб окно и, пока в палату бежал на шум персонал, успел отогнуть прутья решетки настолько, что поймали его уже только чудом – за ноги. Да это что – еще и похлеще бывало… Правда, подобные подвиги пациенты совершали исключительно во время припадков, но… что с того? С этими психами никогда не знаешь, чего ждать…
Егор поднялся, затоптал окурок и направился к больничному крыльцу. Он уже не сомневался, что Олег поплатится за тот ночной удар, причем – в ближайшее время. Оставалось только придумать – как?
После тихого часа мужское и женское отделения Саратовской областной психиатрической больницы святой блаженной Ксении как обычно смотрели телевизор.
…Громадный белый особняк с колоннами напоминал величественный фрегат, покоящийся на шумливых зеленых волнах древесных крон. Сходство дополнялось еще и обилием российских флагов, развевавшихся почти под каждым окном на длинных металлических древках, стилизованных под средневековые шпаги. Оператор выдержал картинку пару секунд, наверно для того, чтобы зрители успели в полной мере впечатлиться зрелищем (и впрямь, кстати, довольно внушительным) – и тут в кадр с нарочитой легкостью впрыгнул корреспондент, худощавый паренек лет двадцати. Как и многие провинциальные тележурналисты, паренек явно полагал себя проводником модных тенденций в массы, потому имел аккуратно растрепанную прическу, очень даже заметный макияж в стиле эстрадных певцов восьмидесятых, а допотопный микрофон размером почти что с бейсбольную биту держал двумя пальцами, далеко оттопырив мизинец – как жеманные девицы в ресторанах держат вилку.