Урусут
Шрифт:
– А отправлюсь-ка я в душ, – сказал он скорее самому себе, хоть и вслух.
– Олег Иванович! – предостерегающе поднял руку эскулап. – Рано! Мы должны составить заключение!
– Ну и составляйте. Сейчас жена с дочерью приедут, а я воняю. Где здесь душ?
– В вашей же палате душ. У нас, знаете ли, современная клиника. И в России – самая лучшая.
– Кто бы сомневался, – улыбнулся Белый Лоб. – Кто бы сомневался.
Вода, вода, горячая вода… Какое же это удовольствие. Только б на повязку брызги не попали. Марину в пещере не нашли. Выходит, прошлое изменилось. Но в горы он все равно полез,
Висело полотенце, вытерся, одел, сняв с крючка, халат. Что я здесь делаю? Хочу домой, домой! Я здоров, как бык! Глаза нет? Глаз – не пальцы. А то как бы с дочкой играл на рояле?
Вышел еще не обсохший – Губаз исчез, медсестра меняла простыни. Ну да, сервис. Интересно, в какую копейку он обходится.
– Светлана, – позвал он. – У меня возник аппетит. Хороший такой, здоровый. Куда я могу пойти поесть?
– А вы закажите, – она выпрямилась, подбивая подушку, – прямо сюда, если хотите. Я вам сейчас меню принесу.
– «Меню»? – недоверчиво переспросил Белолобов. – А какое направление кухни в местном ресторане?
– Любое.
– Ну да! Что, если захочу тайский суп с креветками?
Медсестра взяла небольшую паузу, подумала.
– Наверное, сделают.
– Несите меню, – сказал Олег, упал на кровать, взял пульт с тумбочки и включил большой плоский телевизор на стене. Щелкал-щелкал каналами – о! «Блумберг»! Ну-ка, ну-ка…
V
После очередных визита Сергея Аркадьевича, щелканья мышкой Губазом и сытного обеда, включившего в себя действительно тайский суп и здоровый кусок палтуса на гриле, Олег неожиданно для себя придремал. С врачом поругались – пациент хотел домой завтра же, врач сказал, что дал охране приказ не выпускать его под угрозой увольнения. Как бы он хорошо себя не чувствовал, все равно в череп нужно вставлять металлическую пластину. Хочешь, не хочешь, сиди неделю. «Три дня!», – орал Белый Лоб. Сошлись на пяти.
А потом Олег накручивал себя перед встречей с женой и дочерью, накручивал, перенервничал, и к тому моменту, как они на самом деле появились, бессовестно сопел, лежа поверх одеяла в халате с пультом в руке. Вид у него, однако, был уже совсем домашний, не больничный – разве что перебинтованная голова и закрытый повязкой глаз напоминали о реальном местонахождении.
Вихрем в палату ворвалась Нина, сначала, увидев отца спящим, оторопела – ей же сказали, что он вышел из комы! – но узрев на нем халат и услышав работающий телевизор, все поняла и с разбегу кинулась к нему.
– Папа! – кричала она, чуть ли не пританцовывая. – Папа!
Он поднял единственное веко, все мигом вспомнил и прижал ее к себе, крепко-крепко, целовал волосы и не давал ей от себя оторваться, потому как лились слезы, и ему не хотелось, чтобы она их видела. В дверях стояла Анна и просто улыбалась.
Она верила в успех, но где-то там глубоко-глубоко внутри, ибо все, как один, как и перед поездкой на Кавказ, твердили: «Шансов нет, шансов нет». Когда она впервые переступила порог этой палаты и увидела бледно-синего, безжизненного Олега, с трубкой во рту, подключенного к аппарату вентиляции легких, с катетером в вене, под капельницей, с датчиками, посмотрела на кривые линии и четкие цифры на нескольких мониторах, у нее совсем опустились руки, и только безудержный оптимизм дочери позволял ей удержаться от отчаянья.
«Папа поправится, – твердила Нина, – очень скоро, вот увидишь, я точно знаю».
Так, как сегодня, она еще никогда не гоняла. Забрала дочку из школы – та радостно вопила по пути к выходу, переполошив всех учеников и учителей – и только сели в машину, как Анна стала давить, давить на газ, заклиная: «Только б не остановили, только б не гаишники». Пронесло – и вот они, двое, хнычут друг на друге, два самых близких человека, вернее, один пока что еще маленький человечек, а второй большой, но инфантильный, сильный, но глупый. Дурак. Скалолаз, блин. Одноглазый Джо.
Анна подошла и обняла их обоих. Так и простояли несколько минут. Наконец, Олег отпустил дочурку, та завертелась и закружилась по палате, приговаривая:
– Я говорила! Я говорила! Я знала!
– Что ты говорила, колокольчик? – спросил отец, вытирая глаз.
– Сначала – что ты жив, потом – что скоро выйдешь из комы. Знала, знала, знала!
Супруга наклонилась и осторожно поцеловала его в губы. Он обнял ее и горячо зашептал на ухо:
– Прости меня, прости, за все прости…
Она погладила ему щеку и ответила:
– Прощаю. Теперь все будет по-другому.
– Да, – шептал он. – Совсем по-другому.
– Да выключи же этот чертов телевизор! – попросила жена.
– Конечно, – засуетился он и щелкнул пультом. – Мне сказали, что ты наняла для моих поисков экспедицию?
– Это Нина, – Анна показала на дочь, – инициатор.
– Правда, котенок?
– Ну не совсем, – засмущалась та, – мы с мамой вместе надумали, потом Паша все здорово организовал…
– Молодцы. И как меня искали?
– Рота МЧС, – ответила жена. – Полный самолет с оборудованием. Ил-76. Бурили лед на площади в девять квадратных километров.
– Ого.
– Пашка, – сказала дочка, – работал вместе с ними, когда тебя из пещеры поднимали. А мы сидели с рацией в гостинице.
– В какой гостинице?
– На Чегете, – пояснила супруга. – В той же самой, где ты перед походом останавливался. Я и все вещи вертолетом увезла. И твои, и… Ну, и твоих товарищей. За питерскими мальчик из их клуба приезжал. Общалась я и с женой того, которого звали Бобчев – много чего она мне сказала. Мне и стыдно было, и горько. Все говорила, это ты их туда потащил. Ну, что я могла ответить? Молчала и глаза прятала. Четверо детей – как ей теперь одной?
– Не оставим, – жестко сказал Олег. – Даже обсуждать нечего. А как вы-то на Кавказ решились отправиться?
– Да так. Вместе с эмчеэсниками и летели. Как десантники.
– Я даже не пикнула ни разу! – сообщила Нина. – А потом на вертолете! А потом, к вечеру, Пашка на связь выходит – говорит, нашли тебя! Только постеснялся сказать, что ты в коме. Ну, мы, как узнали, поплакали чуть-чуть, – дочка почесала макушку, – а потом решили бороться. Я себе сказала – если буду приезжать каждый день, папа скоро проснется. Так и вышло.