Урусут
Шрифт:
– Понимаю.
– Чем вечером занималась?
– Уроками.
– Я – не бабушка, – посмотрел на ребенка Олег. – Мне можно и не заливать.
– Честно – уроками. А потом «ВКонтакте» сидела.
– Ужас.
– Ага. Нецензурщина и порнография. Пап, я с подружками общаюсь. Вот и все.
– Дети растут, растут, а потом – бах! – уже взрослые.
– А потом – бах! – я замуж выхожу за слесаря. Пап, ну я же у тебя умная.
– Умная-разумная, а по английскому «четверку» получила.
– Во-первых, ты знаешь, у нас с Евгенией Арутюновной несовпадение
– Глупость. На ресепшене – только так.
– Хорошо. Бегло читать? Говорить на узкоспециализированные темы?
– Смотря какие.
– Да ладно, – махнула она рукой, – на любые. Все равно я уверена, что ты в моем возрасте по-английски так не разговаривал.
– У нас висел «железный занавес» и никто не думал, что иностранный язык вообще когда-нибудь пригодится. Но на любительском уровне мой считался достаточно хорошим, иначе в Чикаго меня просто бы не взяли. Кому нужен студент, не понимающий, что ему рассказывают? Ясно, маленькая воображала?
– Я-а-сно, – опять зевнула дочурка.
– Слушай! – даже крикнул папа. – Я наконец посмотрел по твоему совету «Принцессу Мононокэ!»
– И как, – она тронула его за локоть, – понравилось?
– Не то слово!
– А со мной лень было?
– Ну знаешь, обычный прагматизм. Во-первых, ты его сама уже раза три видела.
– Пять.
– Вот. И мы садимся у телевизора, и через пятнадцать минут я понимаю – не пошло.
– А ребенку сказать неловко, и приходится досматривать до конца…
– Умница! А так я торчал в пробке, пока то да се, посмотрел. Здорово!
– Ты со мной всего Миядзаки узнаешь.
– Да, по-моему, одни доисторические и остались – года до 80-го. Я рад, что у меня дочка смотрит Миядзаки.
– Пап, знаешь, я тоже.
– О! Я про нас с тобой сон видел…
Пытающийся успеть на желтый водитель «инфинити» вдруг сменил решение и принялся резко тормозить, автомобиль пошел юзом и ткнулся в бордюр боком, наверняка погнув колесные диски. Прямо у них под носом.
– А мама бы открыла окно, – заметила Нинка, – погрозила бы кулаком и накричала на него.
– У мамы много нерастраченной энергии, – заметил Олег и принялся выезжать в соседний ряд, огибая выскочившего из машины неумеху, горестно осматривающего повреждения свежего чуда японского автопрома. Рассказ о сне как-то отложился на потом. – Если ее гаишники останавливают по надуманному поводу, она лучше полчаса потратит на споры, чем отдаст триста рублей и поедет дальше.
– Это называется – борьба за справедливость.
– Если ты одна – борись за справедливость, сколько душе угодно. А если у тебя на заднем сиденье плачет голодный младенец, который к тому же еще хочет спать, то лучше побороться за свои права чуть позже.
– Младенец – это была я?
– Угу, – Олег уже пожалел о сказанном. Вырвалось. Точно не выспался.
– То есть, – дочка стала наматывать завязки шапочки на палец, – голодный младенец важнее справедливости?
– Конечно. Во всей Вселенной нет ничего такого особенного, нужного и важного, что могло бы быть важнее младенца. Тем более объясняться с рядовыми взяточниками-гаишниками называется «метать бисер перед свиньями».
– Гаишники – свиньи?
– Гаишники в общем – нет, взяточники-вымогатели – да.
– Папа…
– Что?
– Папа… А ты брал когда-нибудь взятки?
Олег чуть не въехал в бампер идущего впереди «ситроена».
– Нин, – повернулся он и внимательно посмотрел на дочь. – Ты и вправду чувствуешь себя взрослой? Что за вопросы?
– Это означает «да»?
– Это означает «нет»! – он посмотрел в левое зеркало, никого не видно – успевает – и, резко надавив на педаль газа, обогнал плетущуюся машину. – Я – управленец в крупной финансовой группе, покупающей и продающей по заказам своих клиентов акции предприятий и компаний, облигации государств, торгующей фьючерсами на сырьё и продукцию, проще – ценными бумагами. От кого и зачем я могу брать взятки? Ты подумала, прежде чем задать вопрос? Между нами говоря, я и так неплохо зарабатываю. Вполне официально.
– Хорошо, – ребенок не унимался. – Ну, не брал. А давал? Ну, хотя бы, когда был бедным?
Светофор. Передышка.
– Растешь? – грустно спросил отец.
– Расту, – кивнула дочь.
– Приду домой, выкину «Нескафе». Меняй тему, «взрослая». Когда я был бедным, я потому и был бедным, что ничем не занимался, и ни давать, ни брать взятки мне было некому, не от кого и незачем.
– Понятно…
– Иногда я с радостью вспоминаю, как ты требовала «Барби». Года так в четыре.
– Я помню «Братц».
– О, «Братц»…
– Полная коллекция. И трехэтажный домик. Открываешь сбоку – а там вся семья, вплоть до собаки и дедушки.
– Как-то некорректно сравнивать животное и дедушку.
Нина засмеялась.
– Не подумала. Но что касается смены темы – я считаю, что каждое злое дело должно наказываться, а доброе – вознаграждаться. Тогда в мире наступит гармония.
– Здорово. Где вычитала?
– Нигде! – возмутилась дочка. – Это собственная мысль!
– Добро делается не для получения награды. Это просто следование нравственным устоям, закону внутри человека. О, почти Кант получился! Китайский мудрец Лао-Цзы…
– А то мы не знакомы с Лао-Цзы…
– Так вот. Он писал: «Когда все узнают, что доброе является добром, возникает и зло». То есть ты же не будешь требовать вознаграждения за то, что помогла перейти через улицу старушке? Если откажешься – некогда, мол, или идешь не в ту сторону, и так далее – конечно, это подло и нет тогда прощения. А помогла – ну и что? Кстати! Вспомнил – я ведь недавно перевел через дорогу старушонку! Не знаю, почему не рассказал!
– Ну так расскажи! – заерзала на сиденье дочурка.