Шрифт:
Глава 1
– - Анна Владимировна, список учебников готов?
– - Да, Любочка, – закивала головой невзрачная сухонькая женщина. – Вот, детка, возьми, – она протянула секретарю директора, хорошенькой и ласковой, но чуть легкомысленной Любочке стопку распечатанных бумаг.
Как всегда, дверь за собой закрыть Любочка забыла. Анна Владимировна послушала затихающий в пустых коридорах цокот каблучков, вздохнула, оглядела скучные ряды книг и стала собираться
Была она невысока ростом, с совершенно невыразительной, даже какой-то тоскливой внешностью. Трудно было сказать, сколько ей лет сейчас. Могло быть и сорок, могло быть и шестьдесят. Узкое лицо с мелкими морщинками пряталось за очками с массивными линзами, отчего глаза казались совсем крошечными. Волосы, серо-седые, без грамма краски, скручены в небрежную дульку. Болотного цвета юбка, бежевая унылая водолазка, а сверху, полностью завершая образ, тусклая теплая кофта из породы тех, что очень любили наши бабушки: Анна часто мерзла.
Если бы сейчас кто-то из старых знакомых или сослуживцев увидел Анну Владимировну, он бы ее просто не узнал. Много лет назад это была яркая и веселая женщина со смоляными тугими кудрями, любимая мужем и законно гордящаяся умницей дочерью. Маринка-мандаринка, так звала малышку Анна, была похожа на красавицу-маму, тягой к точным наукам пошла в отца и являлась гордостью 2 “А” класса.
Сама Аннушка, как ласково называл ее муж, была, что называется, закройщицей от бога и работала в весьма престижном ателье, одевающем элиту эстрады. Так что количество всевозможных концертов, которые они с мужем посетили, не поддавалось исчислению: благодарные клиенты частенько дарили мелкие сувениры, контрамарки и билеты.
Муж Саша работал в айти-сфере, в которой сама Анна не понимала ровным счетом ничего, но зарплату приносил домой более чем достойную. Так что без особой натуги молодая семья «понаехавших» давно уже выплатила ипотеку за огромную двушку чуть ли не в центре столицы, обзавелась ребенком, и собиралась жить долго и счастливо.
Аннушка успевала все – прекрасно готовить, заниматься с дочерью, придумывать различные новинки для клиентов на работе, одевать свою малышку, как маленькую принцессу, бегать на всевозможные маникюры и уделять время мужу. Благо, что Саша и сам не был совсем уж безруким. А дважды в неделю приходила тетя Оля, крепкая пенсионерка, и наводила в доме идеальный порядок.
Аннушка недавно отпраздновала тридцатилетие и, с удовольствием глядя на себя в зеркало, понимала – она счастлива! Счастлива здесь и сейчас! Улыбаясь, вспоминала подарок мужа на юбилей – кроме дорогущего сапфирового гарнитура он преподнес ей еще огромнейшую связку рвущихся в небо алых шариков в форме сердечек. Целых тридцать штук! Как радостно верещала Маринка, нетерпеливо подпрыгивая за ними от переполнявшего ее восторга. Шарики долго еще летали под потолком квартиры, вызывая тепло в груди одним своим ярким видом.
Несмотря на повседневную суету, она частенько вырывала час-другой, чтобы посидеть с книгой – читать любила всегда. Любила стихи и исторические романы, искрометный юмор Чехова и романтику Грина. Последнее время ее завораживала французская классика. Стендаль и Мопассан, Дюма и Бальзак. И обязательно многословный Эмиль Золя. Это были совершенно удивительные миры, наполненные приключениями и интригами, борьбой за власть или кусок хлеба. Насыщенные, плотные, реалистичные тексты, погружающие её в чужие жизни, в быт и сплетения страстей.
Москвичами они с мужем были уже одиннадцатый год и совсем недавно поменяли машину на новенькую, прямо из салона Ауди, когда в один солнечный осенний день, вся эта теплая сказка была вдребезги разбита пьяным водителем.
Очнулась Анна в больнице и долго не могла поверить в то, что объяснял ей врач. Ее накачали успокоительными, но, кажется, сделали это зря – верить она все равно отказывалась.
Похороны прошли без нее – на двух сломанных ногах ходить было невозможно, а окончательно погибла она, когда через два месяца первый раз попала в квартиру.
В доме побывали чужие, и это было очень заметно: не там стояли чисто вымытые чашки, пустой мусорный пакет отличался цветом от тех, что покупала она сама, плед не висел на кресле, а был аккуратно сложен в стопку, детские игрушки чинно расставлены по полкам. Анна бездумно прошлась по комнатам, машинально отметив, что те, кто устраивал похороны и поминки, кто-то с ее работы или с работы Саши, обошлись с квартирой деликатно – даже поливали цветы. Но без Маринки и мужа все это уютное гнездышко стало бессмысленным и ненужным.
Ходила она еще плохо, сильно прихрамывая: левая нога срасталась не слишком удачно. Тяжело опираясь на трость, добралась до кухни, открыла холодильник, тупо посмотрела на яркие, праздничные этикетки детских йогуртов и творожков, которые так любила дочка, и достала едва початую бутылку водки, застрявшую там с лета, с того самого ее тридцатилетия…
Приятельницы с работы первое время пытались навещать ее – она не открывала дверь. Однажды пришел какой-то лысоватый одышливый мужик с работы Саши, кажется, его бывший начальник. Он что-то такое бубнил, часто повторяя: «… ну нельзя же так!». Оставил толстый конверт с деньгами.
Анна не слышала. Все эти люди были где-то там, за стеклянной стеной, в своем теплом и ласковом мире. А она здесь. В мире, где существует только боль, тоска и беспросветность.
Незнакомые женщины из службы социальной защиты помогли ей оформить пенсию по инвалидности, а потом и они, и все остальные люди куда-то окончательно пропали.
Анна пила. Продала квартиру, лишь бы не видеть сочувственные лица соседей. Сама она уже осиротела к этому времени, а родители Саши, приехавшие из своего городка, только увезли с собой положенную им по закону часть стоимости квартиры – наследство после сына. Анне было все равно: она пила.