Ущелье дьявола
Шрифт:
Послышался крик. Все думали, что Самуил ранен.
Но Самуил, словно предугадав мысли Дормагена, так быстро отскакивал в сторону, что сыпавшиеся градом смертоносные удары задевали только раздувавшуюся его рубашку.
Самуил подтрунивал, Дормаген бледнел.
В ту же самую минуту счастье как бы покинуло Юлиуса, у него оказалась слегка задетой правая рука.
Секунданты вмешались и объявили передышку.
Глава семнадцатая Молитва ангела и талисман феи
Пробовали даже покончить на этом поединок Юлиуса и Франца. Любезность, сказанная мимоходом какой-то гризетке, не заслуживала серьезной дуэли по общему мнению. Но у Франца, кроме ревности, был еще приказ от Тугендбунда. Юлиус также не соглашался.
— Мы прекратим только тогда, когда один из нас будет валяться в ногах у другого, — говорил он. — А если сюда пришли из-за царапин, то не к чему драться на шпагах, достаточно простых иголок.
Потом он обратился к Риттеру:
— Ты отдохнул? — спросил он.
Что же касается Отто и Самуила, то присутствовавшие были о них совершенно иного мнения. Никому ни на минуту не пришло в голову убеждать и их покончить дуэль на последней схватке перед передышкой, до того чувствовалась свирепая ярость одного противника, вызванная неудачным нападением, и непоколебимая самоуверенность другого.
Самуил не прекращал своих насмешек и во время перерыва.
— Запомни хорошенько, — говорил он Дормагену, — что на свете нет той удачи, у которой бы не было невыгодной стороны. Так и с твоим последним приемом: он был бы великолепен, если бы ты только не промахнулся. Теперь выходит, что ты как будто сам себя поставил в дурацкое положение.
— Ты полагаешь? — прошипел Дормаген.
— Ах, если бы я имел право давать тебе советы, то я посоветовал бы тебе совсем не раскрывать рта. Ты и так весь запыхался от последней похвальной натуги всадить мне в ребра полфута остроконечной стали, а если станешь еще разговаривать, так и совсем угробишь себя.
Дормаген схватился за шпагу.
— К барьеру сию же минуту, — рычал он так яростно, что секунданты тотчас же дали сигнал.
Юлиус в это время думал:
— Теперь одиннадцать часов. Она должна быть в часовне, она может быть молится за меня. Это, вероятно, ее молитва спасла меня сейчас.
Когда раздался сигнал к возобновлению действий, то он совершенно настроился к предстоявшей минуте.
Дуэль продолжалась.
На этот раз Дормаген даже не слышал издевательств Самуила. Он до того рассвирепел, что преследовал только одну цель — заколоть противника и забывал даже думать о самом себе. От раздражения руки его тряслись, и удары были скорее сильные, чем правильные. Он доходил до исступления.
Самуил замечал все и только подливал масла в огонь. Он и сам изменил тактику. Куда девалось его спокойствие и равнодушие? Он скакал, махал шпагой, делал отчаянные прыжки, перебрасывал шпагу из одной руки в другую, притворялся испуганным… Все это сопровождалось едкими, насмешливыми фразами и только еще более разжигало злость Дормагена, который начинал уже терять голову.
Вдруг Самуил воскликнул:
— А ну-ка, господа, скажите, на какой глаз окривел Филипп Македонский?
В это время он продолжал проделывать с Отто те же, изводившие его вконец, приемы.
— Помнится мне, как будто бы на левый глаз. Филипп, отец Александра Македонского, осаждал город… город, ей-богу, не припоминаю, какой город. Стрелок из города взял стрелу, написав на ней предварительно: в левый глаз Филиппа. И стрела как раз угодила в цель. Только вот что, черт возьми. Почему левый глаз, а не правый?
Отто ответил яростным натиском.
Но он опять не рассчитал, его шпага скользнула по шпаге Самуила, острие которой коснулась слегка его груди.
— Ты нарочно, что ли, открываешься? — спросил Самуил. Отто заскрежетал зубами. Ясно было, что Самуил играл с ним, как кошка с мышью.
Другие дуэлянты дрались не менее отчаянно, но у них были более равные силы.
Все же Риттер как-то ухитрился нанести такой удар, от которого Юлиус не успел увернуться.
Шпага задела его правый бок.
Но тут на выручку подоспело маленькое обстоятельство, почти чудо. Вместо того, чтобы уйти в тело, клинок наткнулся на что-то мягкое и шелковистое и поволок его за собой.
Благодаря этому, Юлиус успел оправиться и глубоко всадил шпагу в бок Риттеру, который тут же и упал.
Предмет, спасший Юлиусу жизнь, оказался маленьким шелковым мешочком, с засохшим цветком шиповника внутри. Он висел на шнурке у него на шее.
— Ага, ты закончил! — сказал Самуил.
Тут секунданты поняли, что и он собирается окончить свой поединок. Дормаген хотел предупредить нападение и снова употребить свой особенный прием.
— Опять, — заметил Самуил. — Ты повторяешься!
И снова, как в первый раз, Самуил ускользнул. В ту же минуту ловким движением своей шпаги он выбил шпагу из руки противника, проколол ему левый глаз и быстро отдернул шпагу назад.
Дормаген испустил страшный крик…
— И я выбрал также левый глаз, — сказал Самуил, — для охотника это удобнее, чем лишиться правого.
Секунданты окружили раненых.
У Франца было задето правое легкое. Хирург, однако, надеялся, что он быстро поправится.
Затем хирург подошел к Дормагену.
Самуил опередил осмотр хирурга, обратись к присутствовавшим со словами:
— Опасности для жизни нет. Я только имел намерение лишить его одного глаза. Заметьте, что мне ничего не стоило вонзить глубже шпагу в череп и задеть мозг, но я вытащил ее так осторожно и ловко, как хирургический инструмент. По правде сказать, это скорее операция. После этого он сказал хирургу:
— Он еще не завтракал. Скорее пустите ему кровь, иначе будет кровоизлияние в мозг. При хорошем уходе он сможет через две недели пойти на улицу гулять.