Уши торчком, нос пятачком. Книга 1
Шрифт:
«Но я не могу. Я просто не в силах убить Елену Волконскую. И в этом вся ужасная правда», – врать себе бессмысленно. Если бы не это время вместе, если бы я не узнал ее, если бы не отчаянный интерес моего волка, если бы не искреннее понимание того, что вот именно она не виновата ни в чем… Можно ли убить кого-то лишь за то, что было в прошлом его предков?
Абсурд.
А сомнений в том, что бурая не имела намерений претендовать на власть, у меня не было. Впрочем, ее могут использовать. Не зря же такая кутерьма вокруг завертелась. Но это уже другая
Определившись с намерениями – оставлю ее в живых, – решил начать готовить Лену к суровому – это уже неизбежно! – будущему.
– Ты, конечно, хочешь знать, кто такие Волконские? – для начала необходимо объяснить ей все.
Чем больше я разъяснял девушке ситуацию, тем более потрясенной она выглядела. Впрочем, это были еще не все плохие новости.
– Истинные носители крови изначальных, по крайней мере сколько-нибудь значительной ее части, были больны. Именно этот факт и служил неоспоримым подтверждением «величайшей» наследственности.
– Больны? – переспросила Лена, не сводя с меня пытливого взгляда, не представляя, что сейчас услышит приговор.
– Да. Когда-то слишком возгордились. Мнили себя сверхсуществами по сравнению с людьми, намерены были сохранить «чистоту крови». Поэтому любая вязка между парами допускалась только внутри семьи. Как следствие – вырождение и набор ослабляющих болезней. И те рода, что произошли от изначальных и переняли эту манию, постигла аналогичная участь. Выжил наш вид благодаря тому, что не все были такими повернутыми на величии. Но Волконские, увы… – рассказал я ей и об этом.
Пока говорил, осознал, что это приговор и мне. Приговор тем заманчивым планам, которые я строил в отношении Лены. Как бы я ни относился к ней, чтобы ни решил на ее счет мой зверь, запачкать свой род больной кровью, заведомо лишить любой перспективы своих волчат я не могу. И это абсолютная истина.
– И я? – потрясенно уставившись на меня, девушка не верила своим ушам. – Ты хочешь сказать, что я чем-то… больна?
– Нет. Женщины – носители, болеют мужчины, – очень трудно сохранять бесстрастный вид, когда внутри, разрывая душу скорбью и отчаянием, выл мой волк. Даже он понимал опасность, которую несла больная самка. Но все это было мелочью по сравнению с тем, что испытывала сейчас Лена. Девушка, услышав мой ответ, непроизвольно отшатнулась. В ее глазах плескался ужас.
– А что за болезнь?
Ф-ух, пожалуй, легче было бы ее загрызть. Морально легче. Для волчиц инстинкт защиты своего потомства был основным. И то, что мне предстояло сообщить, ее психологически раздавит.
– Ускоренное старение. По сути, в возрасте молодого самца, которому уже можно впервые бороться за интерес самки, они были уже очень стары. Там и речи не шло о возможности конкурировать со здоровыми и молодыми.
– И мой отец… – Елена непроизвольно качала головой, отказываясь верить в то, что услышала.
– Скорее всего, был болен. И это означает, что его нет в живых, – раз уж начал, теперь обязан был объяснить и это. Сухо и без эмоций.
– Я почему-то надеялась, что он у медведей, – это прозвучало как крик души. – Зачем тогда спешить к ним?
Вот и меня последнее смущало. Уж очень очевидной была причастность медведей к сложившемуся положению вещей. Не удивился бы, если бы и рыси, и бурые, сами того не подозревая, действовали под их руководством.
– Там… безопаснее, – выдержав небольшую паузу, в итоге озвучил я общепринятый тезис. – И информация наверняка есть какая-то…
Отправиться туда придется, я уже не сомневался, что без этого визита ясности в ситуации не прибавится. Тут и древний договор, и инициатива бурых, и поползновения рысей, а уж интриги хранителей… Но бурую одну я к ним не отпущу, это станет моим условием.
– С чего ты это взял? – ах, эта Ленина прямолинейность.
Пришлось опять озвучить официальную версию, объяснить иначе я пока не мог – доказательств не было.
– Надо знать этих «разумных» медведей. Единственный подвид оборотней, что сумели сохранить изначальное общественное устройство. А еще не стоит вестись на их внешнее тугодумие и неуклюжесть. Может быть, в чужие дела они не лезут, как другие, но наблюдают за всем и… многое помнят, – и уже немного в сторону буркнул: – К несчастью.
– Помнят что-то связанное с моим отцом? – уцепилась она за то, что сейчас волновало больше всего.
Я только кивнул, избегая встречаться с ней взглядом. Елену было искренне жаль. И при этом она оставалась двойной угрозой. Парадоксальная ситуация.
– А какой в этом смысл? – бурая опять рубила сплеча, вот же упрямая. – Получается, я – последний отпрыск «прокаженных» волчьих родов, живой эволюционный тупик. Что мне даст рассказ о печальной судьбе моего отца? Видимо, он смог найти у них убежище и там же провел свои последние дни.
Что ж, внесем ясность и в этот вопрос. Чтобы не было иллюзий.
– Медведи очень консервативны и продолжают существовать в рамках изначальной монархической иерархии с очень жесткими законами и предписаниями. И дело не в печальной судьбе твоего отца, а в том, кем он был. Последним представителем, в ком текла кровь изначальной семьи. Так что с точки зрения медведей… ты – наследница.
Зверь отреагировал невольным всплеском ярости и рыком. Любые претензии на его положение были для волка неприемлемы. Даже от этой бурой.
– Я – наследница?! – ей стало смешно.
А уж как «весело» мне!
– Это шутка? Признайся! Наследница чего?
В ответ на мое молчание она продолжила:
– Ты серьезно? – Девушка даже игриво поддела меня локтем под дых.
Вот наивная.
– Может быть, опасаешься, что брошу вызов тебе, как фактическому наследнику рода, захватившего власть?
Представьте себе – опасаюсь! Возможно, не по собственной инициативе, но…
– Ты меня боишься? – она продолжала веселиться, корча рожи и хоть так пытаясь разрядить обстановку.