Услышь голос сердца
Шрифт:
Покинуть Англию ей было нетрудно, потому что, как бы ни любила она Чатем-Лодж, Фландрию она любила не меньше. Чатем-Лодж принадлежал Майклу, Николетте было выделено щедрое приданое, но дом в Генте был собственностью Эванджелины. Это был ее родной дом. Несмотря на частые поездки по Европе, мать родила в этом доме пятерых детей. Этот старинный дом, расположенный на живописном берегу канала, был свидетелем рождения нескольких поколений ее предков ван Артевальде в течение трех сотен лет.
Однако даже радость возвращения домой не сможет утешить ее, если она потеряет единственного мужчину, которого способна полюбить. Эванджелина ломала голову, пыталась придумать, каким образом сохранить и то и другое. Может быть, отправить Майкла к друзьям, а самой бесстыдно броситься на шею Эллиоту? Нет, она понимала, что не сделает этого. Может быть, уговорить его уехать с ними? Нет, это было бы неприлично и глупо. К. тому же отсутствие опыта не позволяло ей разобраться в чувствах Эллиота к ней. Он совсем недавно расторг помолвку и все еще не оправился от своей потери. Эванджелина чувствовала, что его к ней тянет. Но мужчины часто желают женщин, и нередко за этим ничего, кроме физиологического влечения, не кроется. В их ситуации она едва ли могла позволить себе делать какие-либо заключения.
Эванджелина хотела было рассказать ему обо всем, но испугалась. Эллиот, как и большинство мужчин, был упрям и самоуверен. Если он испытывает к ней глубокое чувство, то, возможно, сочтет своим долгом вмешаться в предстоящую борьбу с леди Трент, а этого нельзя допустить. Победить он не сможет, а навредить своими усилиями — вполне. Пример ее родителей показал ей, что воевать с леди Трент бесполезно. Было бы глупо даже отрубить ей голову острым топором, как бы заманчиво это ни казалось. Эта дама была настоящей горгоной Медузой во плоти.
Более того, разрыв ее семьи с родней по отцовской линии делал потомков отца, согласно суровым канонам высшего света, неприемлемыми для общества личностями. Одно это могло заставить Эллиота воздержаться от дальнейших отношений с ней.
Как ни ужасно, но ее мысли возвращались все к тому же греховно-заманчивому варианту. Можно стать любовницей Эллиота и насладиться каждым мгновением того времени, которое осталось в их распоряжении. Это будет нетрудно осуществить. Уинни сделает вид, что ничего не замечает, к тому же они слишком долго прожили на континенте, чтобы их смущали строгие моральные нормы английского общества. Правда, это было рискованно, плотская любовь способна захватить ее. Будет ли ей труднее уехать? Несомненно. Поколеблется ли ее решимость защитить Майкла? Никогда!
К сожалению, еще большее беспокойство вызывала возможность забеременеть. В Англии Фредерика, незаконнорожденный ребенок, считалась парией. Во Фландрии к этому относились проще, особенно в среде художников. Тем не менее над тем, чтобы родить внебрачное дитя, следовало тщательно подумать. Мысль о том, чтобы держать ребенка Эллиота на руках, потрясла ее до глубины души. Еще семь лет назад, пока был жив отец, она всегда мечтала иметь мужа и детей. Тогда в их доме было всегда много гостей с континента, и у Эванджелины не было недостатка в поклонниках. Ей всегда хотелось иметь собственного ребенка, потому что, как бы не любила она Николетту и Майкла, это было совсем не то. Но она и мечтать не могла о том, чтобы полюбить такого мужчину, как Эллиот Робертс, нежного и сильного, который ответил бы на ее любовь, и, возможно, даже иметь от него ребенка.
Эванджелина решительно остановила разгулявшуюся фантазию. Не следует даже думать об этом. По крайней мере сейчас, когда многое поставлено на карту. У нее будет достаточно времени на сожаления и на глупые мечты, когда она останется в одиночестве в своем доме в Генте. Она задула свечу и остальную часть пути наверх проделала в темноте. Проходя мимо спальни Майкла, Эви остановилась и открыла дверь.
Мальчик разметался на простынях, а одеяло было давно сброшено на пол. Сквозь широко распахнутое окно в спальню проникал призрачный лунный свет. В этом слабом освещении поблескивали белокурые волосы Майкла. На его лице было такое милое выражение, что Эванджелина тутже поклялась ни за что не допустить, чтобы что-нибудь нарушило эту безмятежность.
Жизнь — жестокая штука, и Эванджелина не питала иллюзий относительно того, что не сможет оградить Майкла от ее грубых реальностей, когда он станет молодым человеком. Тем не менее она не позволит, чтобы этого мирно спящего малыша, которого она любила как собственное дитя и о котором обещала заботиться, научили считать себя лучше, чем другие, потому лишь, что у него в жилах течет другая кровь. И она не допустит, чтобы его оторвали от семьи. Эванджелина дала слово и сдержит его любой ценой. А главное, она любит его и умрет, если потеряет.
Годфри Мур, барон Крэнем, ясно почувствовал, как над ним пролетел ангел смерти, обдав тело могильным холодом. Он не сомневался, что это конец. С чувством обреченности он вынул украшенный резьбой дуэльный пистолет из бархатного гнездышка и взвесил его на ладони. Потом он передал его Генри Карстерсу, чтобы тот осмотрел и зарядил его. На другом конце поляны его второй секундант, Эдвин Уилкинс, стоял рядом с элегантным лордом Линденом, обсуждая расстояние. По правде говоря, Крэнему с трудом удалось раздобыть секундантов для этой утренней дуэли. Он слишком поздно понял, что участвовать в дуэли на стороне противника Рэннока желающих мало.
А он сам вызвал на дуэль Рэннока! Рядом с ним майор Уинтроп, мрачно улыбаясь, захлопнул шкатулку из красного дерева с гербом Армстронгов на крышке, что заставило Крэнема еще явственнее ощутить ужас происходящего. С какой это стати он так распетушился, что отклонился от своего хорошо продуманного плана?
Он вовсе не собирался раскрывать свой план мести за смерть Сесили. Сначала Крэнем применил более тонкую тактику. Он попытался заручиться поддержкой дядюшки Сесили, но не добился ничего. Лорд Хауэлл упорно отказывался встретиться с ним. А когда Крэнему наконец удалось поймать барона в клубе, тот побелел как смерть и наотрез отказался выслушать его, повторяя, что боится гнева Рэннока.
Он без особого труда соблазнил любовницу Рэннока, но это оказалось пустой тратой времени. Потратив на это три недели и шесть сотен фунтов, Крэнем пришел к выводу, что остался без гроша, но так и не добился ничего, что могло бы способствовать осуществления плана мести. Антуанетта Фонтэйн не сообщила ему никакой полезной информации, а лишь без конца болтала о том, какие позиции предпочитает Рэннок, занимаясь любовью, и какого огромного размера у него то, что необходимо в этом деле в первую очередь. Такое однообразие тематики ее болтовни его быстро утомило. Но чашу его терпения переполнил отвратительный характер и бесконечное пьянство этой женщины.
А потом Рэннок вообще исчез с горизонта. Каждый вечер Крэнем рыскал по всяким злачным местам Лондона, поджидая его появления, но Рэннок не появлялся. Где этот сукин сын находился, никто не знал, да, кажется, и знать не хотел, потому что Рэннок не был любимчиком общества. Маркиз не появлялся даже в клубе «Брукс», членом которого посчастливилось стать Крэнему. Но если бы его покойный дедушка, предыдущий барон Крэнем, не был членом этого клуба, ему наверняка отказали бы. Однако теперь, несмотря на то что его высокомерный предок с голубой кровью не признавал его существования, не говоря уже о том, чтобы начертать его имя на фамильном древе, эксклюзивный лондонский клуб принял его в свои члены, потому что Крэнем заполучил титул. Удивительно, как много можно сделать с помощью изготовленного из мангового дерева ящичка с не облагаемым налогом индийским опиумом, презентованного нужному человеку в нужное время.