Услышанные молитвы

Фейт Мэдисон накрыла на стол, приготовила на скорую руку салат и взглянула на стоящий в духовке обед. Миниатюрная, серьезная, изящная, в черном превосходного покроя костюме, она и в сорок семь оставалась такой же стройной, как двадцать шесть лет назад, когда выходила замуж за Алекса Мэдисона. С зелеными глазами и длинными, прямыми, светлыми, собранными в гладкий пучок волосами, она напоминала балерину Дега. Фейт вздохнула и тихо опустилась на кухонный стул.

В маленьком, элегантном, аристократичном особняке на Восточной Семьдесят четвертой улице в Нью-Йорке царила мертвая тишина и, дожидаясь возвращения Алекса, Фейт слышала, как тикают часы. Она на минуту прикрыла глаза, вспоминая, куда ходила днем. А когда снова подняла веки, услышала, как отворилась и захлопнулась входная дверь. Алекс

Алексу Мэдисону исполнилось пятьдесят два года. Они познакомились, когда Фейт училась в колледже Барнарда [1] , а он в это время занимался в бизнес-школе Колумбийского колледжа. В то время все обстояло не так, как теперь: Алекс был очарован ее непосредственностью, сердечностью и жизнерадостностью. Он всегда был уравновешен, сдержан и немногословен. Они поженились, как только Фейт получила диплом, а он — магистерскую степень в области менеджмента. С тех пор он работал в инвестиционном банке. А Фейт после колледжа начинала младшим редактором в журнале «Вог». Ей нравилась работа, но потом она на год пошла на юридический факультет, а когда родилась их первенец Элоиз, вообще забросила учебу. Теперь старшей уже двадцать четыре, и в начале сентября она уехала в Лондон. Элоиз работала в фирме «Кристи» и усердно занималась изучением антиквариата. Вторая, восемнадцатилетняя, дочь Зоя была первокурсницей в университете Брауна [2] . После двадцати четырех лет материнства Фейт два последних месяца была не у дел: девочки разъехались, и они с Алексом внезапно оказались одни.

— Привет, ну как все прошло? — проговорил муж, входя на кухню и усаживаясь, едва взглянув на жену.

Он выглядел усталым — видимо, выдался довольно тяжелый рабочий день. Ему даже не пришло в голову прикоснуться или обнять Фейт — чаще всего Алекс разговаривал с ней из противоположного угла. Не по злобе, а по привычке — просто он давным-давно перестал, являясь с работы, обнимать жену. Она не заметила, когда это произошло: слишком была занята дочерьми, пока однажды до нее не дошло, что, возвращаясь с работы, он больше до нее не дотрагивается. Ведь всегда, когда Алекс вечером появлялся в доме, она делала что-то для девочек или купала одну из них. Но влюбленность ушла еще раньше, а когда не помнил, да и не решался вспомнить ни один из супругов. Между ними пролегла огромная пропасть — они оба с этим давно смирились. И когда Фейт наливала мужу в бокал вино, ей казалось, что она смотрит на него из далекого далека.

— Нормально, только очень грустно. — Алекс в это время уставился в газету, а она вынимала из духовки цыпленка. Муж предпочитал рыбу, но у нее не хватило времени по дороге домой забежать в магазин.

— Он выглядит таким маленьким.

Фейт говорила об отчиме Чарльзе Армстронге, который, дожив до восьмидесяти четырех лет, умер два дня назад. Сегодня состоялась заупокойная месса и тело Чарльза было «выставлено» для прощания с родными и друзьями.

— Он был стар. И очень долго болел.

Алекс сказал это так, будто его слова не просто объясняли, но и прекращали всяческое обсуждение данного вопроса. Чего, собственно, Алекс и добивался. Он вообще привык от всего отмахиваться, как уже много лет отмахивался от нее. В последнее время, исполнив роль примерной матери до конца, Фейт чувствовала, что на ней поставили крест не только дети, но и муж. Девочки уехали из дома, и теперь у них началась самостоятельная жизнь. А Алекс существовал в мире, в котором для нее не находилось места, кроме тех редких случаев, когда требовалось пригласить в гости его клиентов или отправиться с ним на вечеринку. В остальное время приходилось развлекаться самой. Изредка Фейт навещала днем старинных подруг, но у многих из них дети жили еще дома, и женщины были очень заняты. С тех пор как несколько месяцев назад Зоя уехала в колледж, большую часть времени Фейт проводила одна и размышляла, что же ей делать с остатком своей жизни.

Алекс жил собственной наполненной жизнью. Фейт казалось, что прошли тысячелетия с тех пор, как они засиживались за ужином и болтали о том, что тревожило их обоих. Или подолгу гуляли по выходным. Или сидели, взявшись за руки, в кино. Она едва могла припомнить, каково ей было с Алексом когда-то. Он редко прикасался к ней и почти не разговаривал. И все же Фейт знала или по крайней мере надеялась, что он ее любил. Однако у него совершенно отсутствовала потребность в общении с ней. Иногда ей доставались отрывочные, сказанные скороговоркой слова, но в основном ее уделом было молчание, как сейчас, когда она поставила перед ним ужин и поправила выбившийся белокурый локон. Алекс ее просто не замечал: так сильно его увлекало содержание газетных статей. Прошло довольно много времени, прежде чем он ответил, когда Фейт опять обратилась к нему.

— Ты будешь завтра? — мягко спросила она, напоминая о похоронах отчима.

— Нет, — Алекс мотнул головой и поднял на нее глаза, — не могу. Уезжаю в Чикаго. Встречаюсь с «Унипам».

Бизнес безоговорочно стоял для Алекса на первом месте. Он превратился в преуспевающего человека. Это принесло им особняк, образование дочерям, свободу и роскошь, на которые Фейт совсем не рассчитывала. Но существовали другие вещи, которые значили для нее гораздо больше: покой, смех, душевная теплота. Ей казалось, что она давным-давно не смеялась — разве что со своими девочками. И не то чтобы Алекс к ней плохо относился. Дело скорее в том, что он вообще к ней никак не относился. У мужа были на уме совершенно иные вещи, и он, не колеблясь, давал ей это ясно понять. Даже продолжительные паузы свидетельствовали о том, что ему приятнее размышлять, чем разговаривать с женой.

— Хорошо, если бы ты пришел, — осторожно продолжала Фейт, садясь напротив него за стол.

Алекс был привлекательным мужчиной, и всю жизнь казался ей таким. А к пятидесяти двум, поседев, стал похож на аристократа. У него были пронзительные голубые глаза и спортивное телосложение. Два года назад от сердечного приступа неожиданно умер один из партнеров мужа, и с тех пор Алекс неукоснительно придерживался диеты и поддерживал приличную физическую форму. И поэтому предпочитал рыбу всему остальному и теперь нехотя гонял по тарелке приготовленного Фейт цыпленка. У нее не хватило времени проявить кулинарную изобретательность — весь день вместе со сводной сестрой Эллисон она провела у тела покойного, пока люди приходили выразить усопшему свое уважение. Женщины не виделись с прошлого года, когда хоронили мать Фейт. А до этого не встречались лет десять. На похороны брата Фейт Джека, который погиб за два года до смерти матери, Эллисон не приезжала. Уж слишком много погребений в последнее время. Мать, Джек, а теперь — Чарльз. Столько утрат. Фейт никогда не чувствовала близости с отчимом, но она уважала этого человека, и ей было грустно от того, что он ушел из жизни. Словно из ее существования исчезали привычные вехи.

— Завтра утром я должен быть на встрече в Чикаго, — повторил Алекс, не отрывая глаз от тарелки. Он лишь пощипал цыпленка, но даже не дал себе труда выразить недовольство.

— Другие ходят на похороны, — спокойно заметила Фейт.

В ее характере вообще не было резкости. Она редко спорила с мужем, никогда не ссорилась. И почти всегда с ним соглашалась. Вести себя по-другому не имело никакого смысла. Алекс умел прекрасно устраняться. Годами делал то, что хотел, не спрашивая и не советуясь с ней, и руководствовался исключительно тем, что требовал от него бизнес, а не тем, чего хотела от него Фейт. Она знала, как он работал и о чем думал. Трудно было пробиться сквозь стены, возведенные вокруг себя Алексом. Она до конца не понимала, что это — защита или просто ему так удобно. В молодости все обстояло иначе, но теперь дела уже давно шли именно так. Замужество превратилось в одиночество, но Фейт привыкла к своему состоянию. Сейчас чувство одиночества обострилось, потому что уехали девочки. Долгое время они давали ту теплоту, которая ей требовалась. И их отсутствие ощущалось сильнее, чем отсутствие мужа. К тому же Фейт чувствовала, что отдалилась от многих своих друзей: время, жизнь, замужество и дети сделали свое дело.