Услышать тебя...

Козлов Вильям Федорович

— Тьфу! — сплюнул Прокопыч. — И слово-то какое-то не нашенское, не русское.

— Настоящему русскому человеку всегда была свой­ственна великая любовь к своей родине, — очень серь­езно сказал Иван Ильич. — А в это понятие любви к родине входит и любовь к ее природным богатствам: земле, лесу, рекам, озерам... И нет ничего обиднее, когда неко­торые люди, распинаясь в своей любви к родине, садятся на машины, едут в лес и уничтожают там все живое, а в озерах — рыбу. Это не любовь к родине, а...

— Предательство, — подсказал хитроумный

Игорь.

— Возможно, это и слишком крепко сказано, но доля истины есть, — сказал Иван Ильич.

Сергею все больше нравился этот человек. Его всегда привлекали цельные люди с сильным характером. Таких людей не снедают мелкие заботы о себе, их волнуют большие проблемы. Уже две недели они находятся в од­ной палате, а лично о себе Иван Ильич еще ничего не рассказал. Два или три раза его навещала маленькая худощавая женщина, очевидно жена. С ней Иван Ильич разговаривал очень тихо. И грубоватый голос его ста­новился мягким, душевным. Женщина целовала его в щеку и уходила.

Гораздо чаще к нему приходили сотрудники и сидели до тех пор, пока сестра не прогоняла их. И это было со­всем не вынужденное вежливое посещение заболевшего сослуживца, когда людям не о чем говорить, а так, сидят у постели, обмениваются пустопорожними словами и тоскливо думают, как бы поскорее уйти. Здесь же велись серьезные разговоры о работе учреждения, о происше­ствиях на водоемах, тут же на месте решались какие-то важные дела, подписывались бумаги. И случалось, посе­тители забывали, что пришли к больному, и начинали громко спорить, размахивать руками, доказывая что-то. Иван Ильич тоже повышал голос, большая рука рубила воздух...

И потом, когда сотрудники уходили, он еще долго не мог успокоиться, потирал больное колено и, глядя в по­толок, говорил:

— Это самая отвратительная черта у человека — уйти от любой ответственности. Ничего самому не решать..« На рыбзаводе в отсеках несколько миллионов мальков пеляди. Привезли ее черт знает откуда. Подкормки под­ходящей нет, ухода тоже никакого. Нужно немедлен­но мальков запускать в водоем, а они тянут волынку! Сами не могут решить, в какое озеро запускать, хотя об этот разговор ведется еще с зимы. .. Ну, разве можно так? . .

— Безобразие, — охотно соглашался Игорь.

— Ты чего это? — удивленно косился на него Вологжанин.

— Нельзя, говорю, мальков мучить, —невинным го­лосом пояснял Игорь.

— Приходи ко мне после школы, — успокаиваясь, го­ворил Иван Ильич. — Я из тебя сделаю настоящего ин­спектора. .. Это сейчас самая романтическая профессия. Тут тебе и опасность на каждом шагу, и стрельба из ру­жей, и погоня за браконьерами на быстроходном ка­тере. . .

— Мне это подходит, — улыбался Игорь.

— Может, и мне переквалифицироваться в рыбин­спектора?— с улыбкой сказал Сергей. —- С удоволь­ствием бы пожил в избе на берегу красивого озера.

— Ты что же, думаешь, это курорт?

— Возьмете или нет? — допытывался Сергей. — Бра­коньеров я тоже не люблю.

—

Если ты бандитов не испугался, то, я думаю, и пе­ред браконьерами не спасуешь, — сказал Вологжанин.— У меня есть одно вакантное место. Райский уголок: кру­гом сосновые леса и два озера — Малый Иван и Большой Иван. И дом инспектора на самом берегу. Чуть выше, на бугре, хутор из пяти дворов. Участок порядочный, что-то около двадцати охраняемых водоемов.

— А где же бывший инспектор? — поинтересовался Игорь.

— Под суд отдали, — сказал Вологжанин. — Был в сговоре с браконьерами и брал от них взятки.

— Романтическая профессия. . . — думая о своем, ска­зал Сергей. — Наедине с природой... Ты и природа.

— Природы там хватает,— улыбнулся Иван Ильич.— Но и работы по самое горло. Конечно, если инспектор настоящий, а не проходимец какой-нибудь...

— А вы таких в шею, — посоветовал Игорь.

— Я считаю, на природе должен работать человек с чистой душой, — подал голос Прокопыч.

Сергей хорошо знал эти места, не раз рыбачил на Малом и Большом Иванах. Знает и этот дом инспектора, и хутор на бугре. Там, действительно, сосновый бор кру­гом. Ели и сосны огромные, а в лесу полно белых грибов. Как раз напротив избушки инспектора большой, зарос­ший орешником остров. Летом туда на лодках привозят хуторских телят, и они живут до осени сами по себе. По­мнится, как-то Сергей заночевал там с приятелями-рыбаками, а котел с недоеденной ухой оставили у костра. Ночью пришли телята и слопали всю уху. И не только уху — буханку хлеба. Пестрые такие симпатичные телята с белыми звездами на лбу.

После этого разговора Сергей долго не мог заснуть. Здесь, в больнице, как нигде хорошо думается. Четыре зеленоватые стены и ровный белый потолок. Ничто тебя от мыслей не отвлекает. Как-то мало он до сих пор заду­мывался о смысле жизни. Все устраивалось само по себе. Работал, учился, женился. То есть делал все то, что и другие. И совсем не торопил события, не изменял их, — как жизнь складывалась, так и ладно. А в последнее время, как стал работать над романом, вообще ни на что больше не обращал внимания. Работа была глав­ным, а все остальное — второстепенным.

Может быть, когда он впервые почувствовал, что в семье неладно, нужно было что-то сделать, предпри­нять? Он ничего не стал делать, даже закрыл глаза на явную измену жены. .. Зачем себя обманывать? То, что Лиля ему изменяет, он почувствовал сразу и не нашел в себе мужества порвать с ней. Он оставил все так, как есть. В какой-то мере это было даже удобно: никаких трагедий, перемен. Жизнь течет себе, как река, не выходя из берегов. Возможно, он еще и продолжал любить Лилю, страшился навсегда потерять ее. . . И Лена совсем не торопила его порывать с семьей, а наоборот, ничего не обещала и ничего от него не требовала. .. И вот здесь, в больнице, он понял, что так дальше продолжаться не может: он должен прибиться к какому-то одному бере­гу. .. Но к какому?