Уснуть и только
Шрифт:
– Продолжайте, Джейкоб, – настаивал Лэнгхем. – Вспомните, что с вами было тогда.
Несколько секунд Чаллис оставался неподвижным, а затем вдруг издал захлебывающийся горловой звук, похожий на предсмертный крик.
У Лэнгхема кровь застыла в жилах, когда он увидел, как у его подопечного задергались ноги, и все тело забилось в страшных конвульсиях. Язык начал вываливаться изо рта Чаллиса, и он потянулся рука ми к шее, как будто стараясь сорвать что-то, мешающее ему дышать.
– О, Господи! – вскричал хирург. – Джейкоб, успокойтесь! Перестаньте!
Но тот, казалось, не слышал
Доктор метнулся к нему и приложил ухо к груди Чаллиса. Тишина.
– О-о, Боже мой, Боже мой, – простонал Джон, стараясь не потерять контроль над собой.
Собрав остатки самообладания, он произнес повелительным, но в то же время спокойным тоном:
– Джейкоб, это воспоминание окончено. Я хочу, чтобы вы вернулись в настоящее время и опять стали собой. Вы – Джейкоб Чаллис, вам около тридцати лет. Вы хорошо себя чувствуете, вы вполне здоровы и сейчас проснетесь. Вы слышите меня, Джейкоб?
Чаллис молчал, и Джон поймал себя на том, что потихоньку взывает:
– Господи, не дай этому человеку умереть. Если эти эксперименты могут убивать, я должен…
Но в этот момент из груди Чаллиса вырвался вздох и лицо его, до этого бывшее абсолютно бескровным, начало постепенно приобретать естественный цвет. Наклонившись, Джон расслышал спокойное, ровное биение сердца своего пациента.
– Благодарю тебя, Господи, – с чувством произнес Лэнгхем и уже обычным голосом продолжал: – Джейкоб, я буду считать от десяти до одного. Усталость будет постепенно покидать вас, и когда я скажу «один», вы проснетесь, ощущая себя свежим и здоровым. Вы не будете помнить о том, что произошло. Вы меня понимаете?
Ответа не последовало, но Джон заметил, что веки разбойника задрожали, и не успел доктор закончить счет, как глаза Джейкоба Чаллиса раскрылись и он удивленно уставился на Лэнгхема.
– Кажется, я ненадолго задремал, – виновато произнес он.
– Да-да, – поспешил успокоить его Лэнгхем. – Травяные настои, которыми я вас потчевал, обладают и снотворным действием.
– Странно. – Чаллис встал. – Прошу прощения, доктор. А теперь скажите, пожалуйста, сколько я вам должен?
– Одну гинею. И впредь, пожалуйста, избегайте подобных неприятностей.
Джейкоб улыбнулся.
– Я – беспокойный пациент, мистер Лэнгхем. Очень часто неприятности сами ищут и находят меня. Но я благодарю вас за лечение и за добрый совет.
Джон протянул руку, удивляясь, почему же этот человек так ему нравится, даже учитывая то, что он только что узнал. Еще долго после того, как Чаллис ушел, хирург сидел в тишине, глядя в окно и размышляя о том, чему был сегодня свидетелем и что могла означать эта страшная картина смерти от удушения.
Когда начало смеркаться, Джон, наконец, встал, подошел к столу и написал короткое письмо. Затем он позвонил слуге и, когда тот явился, приказал:
– Побыстрее отвезите это письмо во дворец и вручите мисс Бейкер. Скажите ей, что дело срочное, если можно, пусть сразу же ответит.
Слуга вышел, Джон налил себе стакан вина, снова опустился в кресло у окна и сидел, потихоньку потягивая вино, пока совсем не стемнело.
Как всегда случалось в тех случаях, когда он нуждался в утешении, Николас Грей взял в руки лютню. Аккорды рождались сами собой, складываясь в красивую грустную песню. Николас склонился над инструментом, не подозревая о том, как под воздействием музыки сразу преобразилось его лицо.
Его отец как-то пошутил, что Николас родился с лютней в руках, потому что он начал играть, как только подрос настолько, что мог перебирать струны. Одно время мальчик начал брать уроки, но его учитель сразу заявил, что у ребенка врожденный дар и он больше ничему не может его научить. К сожалению, необходимость содержать мать и младших братьев и сестер, лишившихся средств к существованию после ранней смерти отца, заставили Николаса раз и навсегда отказаться от мысли посвятить себя музыке. Вместо этого он поступил в таможенную службу и скоро дослужился до офицерского чина.
Мелодия стала более бурной. Николас перебирал в мыслях события последних дней. Как ни странно, но случай с Джейкобом Чаллисом, которого он обнаружил избитым и окровавленным, заставил лейтенанта Грея просить подмоги, чтобы разгромить Мэйфилдскую банду.
Нападение на Чаллиса вкупе с известием о том, что шайкой на самом деле руководит некий таинственный джентльмен, привело Николаса к мысли о том, что в одиночку ему с контрабандистами не справиться. Он должен объединить усилия с Джоном Роджерсом и лейтенантом Джекиллом – наиболее известными в Суссексе охотниками за преступника ми.
Однако теперь, когда жребий был уже брошен, когда он выбрал путь, который неминуемо должен был привести к уничтожению не только Кита Джарвиса и его шайки, но и Джейкоба Чаллиса, Николас Грей не чувствовал удовлетворения. Он терзался сомнениями, а мелодия тем временем опять изменилась, стала более лирической, повествующей о встречах и расставаниях, о любви и разлуке.
– Я знаю, что поступил правильно, – твердил он себе. – Я – добросовестный офицер полиции, принесший присягу, и должен исполнить свой долг.
Тем не менее Николас неохотно был вынужден признаться себе, что испытывает своего рода невольное восхищение по отношению к Киту и его брату Эдварду, имевшим дерзость жить вне закона. В них таилось некое обаяние безрассудства и отваги. «Фактически, – злорадно подумал Николас, – если бы ему было дано выбирать между законопослушными Джоном Роджерсом и лейтенантом Джекиллом или разбойниками Чаллисом и Джарвисом, он, пожалуй, предпочел бы общество последних».
Роджерс, с которым он встретился накануне, ему сразу не понравился своей суровостью и жестокостью. Иное дело – Джекилл, который присоединился к ним немного позже. В нем Николас сразу почувствовал фанатизм, и одного взгляда на его сверкающие, пронизывающие глаза было достаточно, чтобы подтвердить его подозрения. Лейтенант Джекилл вел свою собственную кампанию против злоумышленников, особенно против контрабандистов, которых ненавидел с какой-то религиозной одержимостью.