Уснуть и только
Шрифт:
– Для меня это не может быть слишком скоро.
В последние месяцы они были безгранично счастливы, как будто их примирение навсегда похоронило тяжелые воспоминания и навеки скрепило их союз. Порой Дженне даже казалось, что их любовь столь огромна, что ни один из них не сможет выжить, испытав такое счастье. Когда ее посещали такие мысли, Дженна вздрагивала от мрачных предчувствий и думала о том, как предотвратить грядущие бедствия.
Она так и не нашла в себе сил уничтожить книгу своей тетки. Бесконечно долго Дженна перебирала потемневшие страницы и, наконец, снова заперла книгу в шкатулку, не в силах
Внезапно Дженна ощутила острую нужду в глотке этого снадобья, тупая боль, возникшая в пояснице, разлилась по всему телу. Ей захотелось поскорее попасть домой. Почувствовав перемену в настроении жены, Бенджамин спросил:
– Что-нибудь не так, любимая?
– Просто немного устала, – ответила она. – Не думаю, что сегодня нам придется звать Агнес.
Но судьба распорядилась по-своему. Когда супруги поравнялись с домом Кэсслоу, Дженна почувствовала, как по ее ногам заструилась вода, и поняла, что ребенок не может больше ждать.
– Придется нам зайти, – сказала она. – Наше дитя просится на свет.
Сразу же поднялась суматоха. Агнес помогла Дженне подняться по лестнице и уложила в постель, которую еще недавно делила с сестрой; Бенджамин поспешил в деревню за акушеркой и за настойкой из листьев малины; из Бэйндена прибежала помочь няня юного Ричарда; а Даниэль, прихватив несколько монет, отправился выпить эля.
В течение нескольких часов мучений, отчасти облегченных травяными настоями, Дженна грезила наяву. Ей казалось, что она вновь видит молодого мужчину с ястребиными чертами, владельца кольца, которое прочно обосновалось на ее пальце. Дженна видела себя стоящей возле пруда и наблюдающей, как мертвое тело незнакомца замуровывают в стене ее собственного дома. Значит, в коттедже Даниэля скрыт ключ к тайне! Очнувшись, Дженна увидела над собой встревоженное лицо Бенджамина.
– Дорогая моя, ты была такой бледной и неподвижной, что я подумал, будто ты при смерти.
– Ну уж нет, – ответила Дженна. – Мне еще слишком многое надо сделать, чтобы произвести на свет твоего ребенка.
Желая хоть как-то разделить ее муки, Бенджамин сделал попытку остаться в комнате, но недоумевающие и возмущенные лица акушерки и остальных женщин заставили его уйти и отправиться на поиски Даниэля. Часом позже, выйдя из Мэгфилдского трактира, Бенджамин передернулся, почувствовав дуновение холодного, наполненного соленой влагой ветра. В эту промозглую, сырую мартовскую ночь должен был появиться на свет его ребенок. Снедаемый нетерпением, Бенджамин обратился к тестю:
– Я должен вернуться домой. Я хочу быть вместе с Дженной.
Что-то неладно, вдруг уверился Бенджамин. В действие вступили какие-то жестокие, злые, безжалостные силы. Перекрестившись, Бенджамин галопом умчался в темноту.
Проезжая по гряде над Бэйнденом, он увидел, что между деревьями мелькает свет фонаря и, решив, что это посланец из дома Кэсслоу, двинулся навстречу. Но это были два всадника, причем даже на расстоянии Бенджамин распознал в одном из них женщину. Что-то в ее облике было пугающе знакомым, и когда фонарь вдруг качнулся под порывом ветра, Бенджамин увидел облако пушистых светлых волос и узнал Дебору Мейнард. Значит, она вернулась в Мэгфилд в ту самую ночь, когда он должен стать отцом.
Его первым порывом было избежать встречи, и Бенджамин, пригнувшись в седле, направил коня в густые заросли. Но сразу же вслед за этим он услышал крик ужаса и, присмотревшись, увидел, что Дебора и ее спутник остановились перед каким-то темным, приземистым строением, а лошадь Деборы, испуганно заржав, встала на дыбы.
Бенджамин так никогда и не смог понять, что заставило его устремиться к ней на помощь. Ухватив лошадь под уздцы, он заставил ее стоять спокойно, но Дебора даже не взглянула на него, вперившись взглядом в таинственное строение. Это была кузница, и, поскольку Бенджамин не узнал ее, то сразу потерял ориентировку и решил, что свернул не в ту сторону и заблудился.
– Где мы? – спросил он.
Никто не ответил, а спутник Деборы, слуга из Глинда, к удивлению Бенджамина, вдруг издал испуганный возглас и умчался прочь. Воцарилась тишина, которую нарушало только завывание холодного соленого ветра, но в следующее мгновение все ночные звуки показались им преувеличенными во стократ. В уши Бенджамина ударила разноголосица ночных тварей, больших и малых, всхрапывание и фырканье их лошадей, крики сов.
Повернувшись, он взглянул на кузню. Над горном склонился монах с выбритой тонзурой, открывавшей костистый, обтянутый кожей череп.
– Где мы? – повторил Бенджамин, но Дебора снова не ответила, и короткий взгляд на ее замерший профиль убедил плотника, что она находится в состоянии, близком к трансу, и не в силах оторвать глаз от монаха.
Очень медленно кузнец повернулся к ним, и Бенджамин замер, глядя в его огромные, как озера расплавленного металла, нестерпимо сверкающие глаза.
– Кто вы? – выкрикнул плотник, но вместо ответа монах отвернулся и вновь склонился над горном.
Откуда ни возьмись, вдруг поплыли волны тумана – небывалое при таком ветре явление – и скрыли от них кузницу и монаха.
– Господи, спаси нас! – воскликнул Бенджамин. – Что это было, видение?
Дебора повернулась к нему, и по ее ошеломлен ному взгляду Бенджамин догадался, что она только сейчас поняла, что это он.
– Наверно, это был предвестник смерти, – прошептала она.
Осознав, что когда они виделись в последний раз, то предавались самому интимному на свете занятию, Бенджамин поспешил заявить:
– Мы с Дженной помирились, Дебора.
Дебора бросила на него полный презрения взгляд.
– Я была не в себе, когда это случилось. Больше я не интересуюсь мужчинами. Я, наконец, изгнала дьявола, и за это сама была изгнана. Теперь моя единственная забота – это мой сын. Ты не знаешь, где он?
– Большую часть времени он проводит со своей няней, Сарой Стивен. К сожалению, твой муж совершенно им не интересуется.
– Она по-прежнему каждый вечер возвращается из Бэйндена домой?
– Да, и, как правило, берет с собой ребенка. Лучше всего тебе обратиться к ней, Дебора. – Бенджамин дотронулся до ее руки. – Прости мне то, что я тогда сделал.
В свете фонаря ее лицо выглядело пепельно-бледным.
– Нет, это ты прости меня. Иногда я бываю дикая, ты сам видел. Больше это не повторится.