Успеть. Поэма о живых душах

Слаповский Алексей Иванович

Ладно, Дмитрий Алексеевич Согдеев, даже в ресторан с телохранителем ездящий, ладно, посмотрим, кто управляет, а кто управляемый. Если ты с телохранителем, значит, боишься чего-то. А я ничего не боюсь.

Антон включил навигатор — посмотреть, что там с трафиком. Ввел свой адрес — адрес своей квартиры, а не съемной.

И позвонил Алисе.

Она отозвалась радостно:

— Привет, папочка!

Не всегда называла она его папочкой, только в нежные моменты, которые у нее возникали всегда неожиданно. То сидит весь вечер в своей комнате, с кем-то общается, потом идет молча

мимо родителей умываться и чистить зубы, а потом так же молча — спать, а то вдруг плюхнется рядом, поцелует в щеку: «Папочка мой!» — «Что?» — «Ничего. Спокойной ночи». — «Спокойной ночи, принцесса».

— Привет, — сказал Антон. — Ты одна?

— Тетя Люда тут. Мама поздно приедет.

— Хорошо.

— А ты приедешь?

— Может быть. Я еще позвоню.

План Антона, возникший в ресторане, был прост: забрать Алису к себе, если она не будет против. А она не будет против. Что дальше? Обдумаем по дороге.

По пути, стоя перед очередным светофором, Антон набрал в поисковике: «положение в шахматах, когда каждый х…» Он не успел написать дальше, выскочила подсказка: «положение в шахматах, когда каждый ход ухудшает позицию».

И тут же ответ: цугцванг.

19

Гардеробщик, вернувшись домой, достал деревянную шкатулку, что была подарена ему когда-то покойницей-женой, и уложил туда полученные чаевые, добавив их к высокой стопке уже имевшихся. Он не копил деньги на крупную покупку, ему доставляло удовольствие видеть, что купюр становится все больше, и скоро шкатулка наполнится до самого верха, в чем и была его цель.

20

Грузовик съехал на обочину возле невысокого штакетникового забора, за которым стоял обычный российский деревенский дом: шиферная крыша, три окна с раскрытыми ставнями, на ставнях белые ромбы, сбоку маленькая застекленная веранда, через которую вход в дом. Галатин все это видел в свете фонаря на недалеком столбе.

Дверь открыла какая-то женщина, Галатин не успел разглядеть ее, потому что Виталий сразу же шагнул внутрь, втесняя туда собой и женщину. Галатин увидел лишь, как белая рука женщины, словно отдельная, оказалась на шее Виталия, а голова Виталия резко опустилась вниз, и дверь тут же захлопнулась.

Галатин снял ботинки, куртку, залез на спальное место, подложил под голову и спину подушку и ватное одеяло, пахнущие бензином и человеческим потом, достал из кофра гитару и начал перебирать струны.

Что бы такое себе сыграть? А что лучше для русской зимней дороги, чем «Ой, мороз, мороз»?

И Галатин сыграл себе «Ой, мороз, мороз» с усложняющими простую мелодию вариациями.

Нет, слишком грустновато. Надо повеселее что-то. Из Моцарта нам что-нибудь. «Турецкий марш», например.

И Галатин сыграл себе «Турецкий марш».

Нет, не то. Странно в стоящей машине играть такую бодрую, движущуюся музыку.

Тут пальцы сами заиграли, без предварительных размышлений Галатина. Заиграли «Let it be». Любимая песня его и Жени. Помнится, он играл ее на даче друзей, вечером, на чердаке, который важно назывался

мансардой, сидя на матрасе, постеленном прямо на полу, а Женя сидела напротив, у окошка, сквозь ветки светила луна, ветки плавно гнулись и качались от ветра, они словно то соглашались с ветром, то противились ему, и тени скользили по лицу Жени, лицо казалось постоянно меняющимся, хотя было неподвижным, глаза блестели, и она вдруг задала вопрос, чуднее которого Галатин ничего не слышал ни раньше, ни потом:

«А ты меня тоже любишь?»

И Галатин ответил не словами, он, продолжая играть, кивнул и почему-то заплакал. И Женя заплакала. Он отложил гитару, они смотрели друг на друга, плакали и смеялись, это ведь было и вправду смешно, но и страшно грустно — может, потому, что оба понимали, что счастливее момента в их жизни никогда не будет.

Галатин играл, вспоминал. И, как тогда, плакал.

Никогда и никого он не будет любить так, как любил Женю. Только Алису. Но по-другому.

Он взял телефон, написал Алисе:

«Что поделываешь?»

Алиса ответила:

«жду папу»

«Он приедет?»

«хороший вопрос ясно что да»

«А мама дома?»

«нет»

Галатин тут же перезвонил сыну. Тот отозвался скороговоркой:

— Привет, не могу говорить, в дороге. Что-то срочное?

— Я тоже в дороге.

— Все-таки едешь?

— Еду. Алиска сказала, что ты домой направляешься. Вы помирились с Настей или как?

— Никак.

— Ты забрать Алиску хочешь? — догадался Галатин.

— Хочу, — признался Антон.

— Как бы хуже не вышло.

— Посмотрим.

— Но она-то согласна?

— Пап, приедешь, все сам увидишь.

— Надеюсь.

21

Антон смотрел на красные линии навигатора. Все забито, нигде не объехать.

Вечер, окраинные и подмосковные жители возвращаются домой.

Зато можно обдумать, что он скажет Алисе.

Представлялось: войдет, дочь встретит радостно, но, как всегда, сдержанно. Была маленькая — подлетала, обнимала за ноги, смеялась, он подхватывал ее, легонькую, подбрасывал, она счастливо кричала: «Не надо, боюсь!» Подросла, стала подходить спокойнее, но все же прижималась лицом к животу и стояла так некоторое время, а потом говорила: «Ладно, раздевайся давай». А лет с восьми уже не обнимает, не прижимается, иногда даже не выходит из своей комнаты.

Алиса будет ждать, что он скажет. Понятно же, что если папы столько не было, а теперь приехал, то приехал не просто так. И что сказать?

«Собирайся, будешь жить у меня?»

Напугается еще. Ответит, что надо подождать маму.

«Поедем прокатимся?»

Нет, это увоз обманом. И нельзя ее брать без вещей. Мало ли что нужно девочке.

Кстати, а что нужно девочке? Антон следил только за тем, как Алиса собирала ранец перед школой, а одеваться помогала или мама или, если мама уезжала на работу очень рано, пришедшая тетя Люда. Какая одежда понадобится Алисе, какие носки, колготки, трусишки, маечки все эти? Непонятно. Попросить помочь тетю Люду? А не позвонит ли тетя Люда Насте? Если позвонит, все может сорваться.