Успеть. Поэма о живых душах
Шрифт:
— Не знаю.
— И даже не посмотрел в интернете? Дмитриев Согдеевых там всего несколько человек, а я первым выскакиваю.
— Не смотрел. Это что, пошла тема, типа, с кем я связался?
— В каком-то смысле, — кивнул Согдеев и замолчал, потому что в это время подошел с подносом официант и начал все расставлять на столе.
— Благодарствую, — сказал ему Согдеев.
— Наиприятнейшего аппетита! — шаркнул официант и, мелко семеня, упорхнул.
Только сейчас Галатин заметил, что к приборной панели прикреплен небольшой иконостас. С одной стороны, ближе к рулю, три иконки в золотых пластиковых окладах, а с отступом от них, но такого
Ох, не надо про это говорить, подумал Галатин. Ничего хорошего не выйдет, вместо спокойной дороги получится дискуссионный клуб на двоих, бессмысленный нервный спор с заведомым проигрышем Галатина: сталинистов переубедить невозможно, он давно это знает.
Но слишком часто Галатин поступал во вред себе, когда его что-то сильно задевало, не удержался и сейчас.
— Раньше, я помню, шофера Сталина на лобовые стекла вешали, что же ты постеснялся? — спросил он, нечувствительно перейдя на ты, хотел исправиться, но не успел, потому что Виталий ответил тем же.
— Прямо ты меня уел, Василь Русланыч! Думаешь, стесняюсь? Вешал я на лобовое стекло, только какой-то пидор мне камнем запустил. Подло, ночью, машина на стоянке была, прихожу утром, а там… Что, не нравится?
— Нравится, не нравится, каждый имеет право на свое мнение, — уклонился Галатин. — Просто интересно, чем он тебе угодил?
— Мне ничем, а страну построил.
— На костях.
— А ни на чем другом и не строится. И Петр Великий на костях Петербург построил, а не построил бы, что бы там было? Финны или шведы. И Грозный на костях Русь создал. Зато втрое увеличил территорию.
— Ясно. Значит, цель не количество людей увеличить, счастливых желательно, а количество территории увеличить? Пусть нас меньше, но земли больше?
Галатину казалось, что этот аргумент неоспорим, но рано радовался.
— Я много чего слушаю, пока езжу, — сказал Виталий. — И за, и против. И что ты говоришь насчет людей и территории, тоже слышал. И думал, сперва, что как бы логика тут в наличии. Но есть такой историк… — Виталий назвал имя человека, известного своей неутомимой защитой российского величия и оправданием пролитой крови, — он мне все объяснил. Да, мы, когда расширялись, много людей положили. Но если бы не расширились, нас бы вообще давно не было. Совсем. Вот тебе и выбор. Логично?
— А расшириться и людей сохранить — никак?
— Никак. Так не бывает.
— Ну хорошо, — согласился Галатин. — Расширение, войны — вопрос спорный. Но когда без всякого расширения Сталин миллионы уничтожил, это тоже правильно?
— Может, и неправильно, но необходимо.
— Почему?
— А потому, что с нами иначе нельзя.
Галатин даже тихонько присвистнул, покачав головой.
— Чего такое? — спросил Виталий с веселым вызовом, с явным желанием продолжать разговор.
— Поразил ты меня. Другие на кого-то валят, а ты говоришь — с нами. То есть — и с тобой?
— И со мной. Я вот тебе расскажу. Мне когда семнадцать было, я связался с одной компанией. Вроде бы как торговля, на самом деле криминал. То есть они торгуют, да, но торгуют отжатым, не своим. Ну, и водочка, девочки, наркота. Входит в стоимость. И я к ним прибился. А у меня был брат, почему говорю был — умер, водянка обнаружилась. Старше меня на семнадцать лет, у нас отец один, а мамы разные. Он был мент, милиционер. И как-то он узнал, с кем я задружился. Один раз иду, он останавливается на машине — не ментовской, своей. Прокатимся? Прокатимся. Он везет меня в свой гараж и мудохает до полусмерти. Спрашивает: торчишь? Я говорю: нет. Он по морде: не врать, торчишь или нет? Признаюсь: так, по чуть-чуть, не в себя. Он опять по морде. И запирает меня в гараже, и не просто в гараже, а у него
— А если по закону?
— Это как? Чтобы брат меня в отдел отвез, сдал своим ментам, чтобы мне срок впаяли, ты это имеешь в виду? Отвечаю: на зоне я бы окончательно пропал. Нормальными оттуда не возвращаются. Там же сразу человека на зуб пробуют, а я был парнишка дерзкий. Или меня бы до смерти забили, или приняли бы за своего, а раз свой, то живи так, как они. И получился бы из меня рецидивист. Вот тебе и по закону.
— Допустим, — размышлял вслух Галатин. — Допустим, если человек ведет себя неправильно, с ним можно неформально. Как говорится, без суда и следствия. А если человек ни в чем не виноват, а его хватают? Скажешь, не было при Сталине такого?
— Не было. Любой в чем-то виноват, потому что в каждом есть говнецо. И Сталин это понимал и говнецо вытравлял, как умел. Без всякой выгоды для себя, не то, что нынешние. Сейчас своих не трогают, отсюда и коррупция, а Сталин даже друзей сажал. Беспощадно. Потому что один закон для всех.
— Или одно для всех беззаконие.
— Вот не надо! Он к народу как к детям относился! Говорят: психопат, шизофреник, такой-сякой, а он просто нервничал! Как любой отец. Я вот очень спокойный, а один раз Антоху своего, вышел из себя, психанул, так треснул, что у него шишка на кумполе вскочила, Лариска чуть не убила меня.
— Антоху? Антоном сына зовут?
— Ну. А что?
— У меня сын тоже Антон.
— Бывает. Я про что — я ведь не просто так психанул, он семейные деньги из стола украл! Не знаю, зачем, так и не сознался, но факт есть факт. И что, как ты говоришь, по закону с ним? В полицию тащить? Нет, я по-отцовски, но действенно. Вот и Сталин так действовал. Нам у китайцев учиться надо, — неожиданно высказался Виталий.
— При чем тут китайцы?
— А у меня племянник с ними дело имеет, сын брата покойного, служил там на границе, общался помимо службы, увлекся ихним, как сказать… Менталитетом. Сейчас торгуют взаимно, он там и живет практически, прописался, можно сказать. И говорит: ты только попробуй про Мао Цзэдуна плохое слово сказать и про них вообще. Они себя уважают, у них вся страна — как семья, а мы, идиоты, только и делаем, что грязью себя поливаем! Войну выиграли, великую державу построили, в космос полетели, нет, блин, все равно недовольны!
— Ты патриот, значит?
— А ты нет?
— Тогда объясни, — Галатин старался аккуратно и размеренно складывать слово со словом, чтобы точно выразить мысль. — Тогда объясни мне, Виталий, как это получается: нашу страну ты любишь и считаешь великой, а наших людей, как я понял, считаешь говном. Что ты любишь тогда? Территорию? Знамя? Гимн? Страна отдельно, а люди отдельно? Не понимаю.
— Я не сказал говно, я сказал — с говнецом. Есть разница? Да, мы такие, но не всегда же. Есть же что-то святое в душе. И Сталин это святое пробудил — на пятилетки, на войну, на космос, потому что при нем это все начиналось. А дерьмецо, наоборот, давил. Чего сейчас как раз не хватает, сейчас пробудили как раз дерьмецо! А мы и рады, и давай каждый по-своему друг друга кидать и обманывать!