Успокой моё сердце
Шрифт:
Последовать за ним Джерому помешала заблокированная Хейлом дверь. Малыш водил пальчиками по стеклу, плакал, звал папу и пытался выбраться, чтобы его вернуть. Мне казалось, тот Джером, который остался в прошлом, вернулся. Он был тем же запуганным ребенком, какого я увидела в феврале. Он был тем же несчастным, беспомощным мальчиком, желающим лишь одного: присутствия рядом отца. И от вида этого мальчика мое сердце обливалось кровью.
Он не рыдал так ни разу при мне! Будто бы знал, куда отправляется мужчина… Будто бы понимал, насколько все далеко зашло…
Я думала,
Эдвард не обернулся. Распахнул водительскую дверь, сел внутрь красного «BMW», пристегнулся и завел мотор. Ни разу, ни на секунду не посмотрел на малыша. Посмотрел бы – вернулся, я уверена. Сел вместе с нами и не заикался больше о разных машинах. Но тогда бы план не осуществился и опасность только удвоилась. Нам правда нужно было в особняк. По крайней мере, там находилось достаточно охраны, дабы защитить Джерома - хотя бы о его физической безопасности не приходилось думать.
Для Джерри это был знак. Свой собственный, по-своему истолкованный сигнал.
Бросив ненавистное стекло, оставив в покое его запотевшую от собственных слез поверхность, мой мальчик кинулся ко мне, прижавшись всем тельцем вместе с курткой и пледом, как можно крепче. Он не плакал больше, не всхлипывал. Он молчал.
И его молчание, без сомнений, самое страшное наказание из возможных.
Для нас всех.
Сейчас, к счастью, все проще. Наше трехдневное заточение проходит более-менее спокойно. По крайней мере, ни ночных истерик, ни кошмаров, ни рыданий больше нет. Джерри, конечно, поверил в мои уверения, что папа нас не бросил, но не до такой степени, как хотелось бы. Впрочем, так лучше, чем изъедающая изнутри, вынуждающая корчиться от невыносимости боли вера в предательство самого родного человека.
Я рада, что смогла помочь моему ангелочку. Насколько это было возможно, разумеется…
Сегодняшний день начинается дождем. Им же, полагаю, по примеру двух прошедших, и кончится. Такое ощущение, будто бы солнце, бывшее возле особняка прежде, покинуло Америку с нами и осталось в Чили. Решило не возвращаться (у него-то была такая возможность). Пасмурность, холод и бесконечные ливни – вот удел погоды. Тут уж ничего не попишешь – изменить не выйдет.
На часах – половина второго. Как раз полчаса прошло с тех пор, как миссис Браун принесла Джерри обед и потратила десять минут, дабы уговорить его съесть хотя бы половину своей порции. Малыш, без пререканий доедавший все, что ему приносили, в этот раз демонстративно отодвинул тарелку, поджав губки. И плевать, что на ней было его любимое, по словам кухарки, блюдо.
Затем он отказался рисовать. Забрался в постель, обнял подушку, зарылся под одеяло и затих. В эти дни так часто происходит. Вначале он плакал в такой позе, но затем, постепенно, перестал. Теперь по истечении пятнадцати минут он обычно засыпает.
Так и получилось.
По крайней мере, за бессонную ночь (и не от кошмаров или ужасов, нет, а просто потому, что «не хотелось») он выспится днем – имеет ли смысл сейчас распорядок?
– Дети очень милые, когда спят, - негромкий мужской голос, раздавшийся с кресла напротив моего, возвращает из размышлений к действительности.
Я отрываюсь от Джерри, поворачивая голову к говорящему:
– Они всегда милые.
Джаспер, закинувший ногу на ногу, сложивший руки на подлокотниках, усмехается.
– Быть может.
Все-таки, как бы то ни было, присутствие этого человека меня успокаивает. Джаспер словно бы обладает даром контролировать эмоции. Я потому и попросила его побыть здесь – на время сна Джерома – оставаться один на один с отвратительнейшими, пугающими мыслями совершенно не хочется. Боюсь их не одолеть.
– Загар тебе к лицу, - замечает Хейл, стрельнув взглядом на мои обгоревшие плечи.
Теперь мой черед усмехнуться.
– Спасибо.
– И что же, крем от солнца больше не спасает?
– Иногда упрямство действует сильнее крема, - вспоминаю о том, как Эдвард осторожно намазывал целительной мазью мою спину, и становится тепло. Приятное воспоминание – залог хорошего настроения. Только с главой охраны я могу думать о позитивном исходе и искать хорошее в той яме, где мы все оказались теперь.
– А каким кремом пользовался ты? – чувствую долгожданное раскрепощение, задавая свой вопрос.
– В каком смысле? – глаза Джаспера поблескивают недоверием.
– Ты ведь был на Карибах, верно?
Недоверие сменяется хитростью, но в глубине взгляда, во всем лице, даже в позе, неожиданно быстро расслабившейся, царит успокоение.
– Ты очень догадлива.
Ещё бы. Улыбка становится шире. Я бы на его месте тоже не потратила четыре дня свободы даром.
– Все в порядке?
– Тебя это правда интересует?
– Если ты не хочешь отвечать, можешь этого не делать, - примирительно пожимаю плечами, удобнее устраиваясь на своем кресле. Приникаю лицом к мягкой спинке, вдыхая аромат холодной кожи. Даже он напоминает мне об Эдварде.
– В порядке, - чуть помедлив, кивает Хейл.
– И когда будем поздравлять папочку? – меня сегодня не остановить. Неожиданно проснувшееся желание разговора, причем на те темы, которые обычно не освещаются перед чужими людьми, пугает. Это обратная сторона истерики? Мое собственное выражение волнения?
– Когда он им станет, - без тени улыбки, сухо бормочет телохранитель.
Такой поворот мне не нравится. Ещё уйдет…
– Джаспер, извини, - виновато гляжу на мужчину, пытаясь показать, что вправду сожалею, - это не мое дело, я знаю.
– Вокруг уже не осталось чужих дел, Белла. Ничего страшного.
– Ты очень её любишь, - с долей смущения замечаю я, немного опустив взгляд.
– Так же, как и тебя мистер Каллен.
– Нет… - осекаюсь, пробормотав одно лишь первое слово. Сама себе качаю головой: эта тема точно не из лучших. Он ценит и дорожит. Но, по собственному же признанию, не любит. Что угодно, только не любовь. А другого слова я пока не придумала…