Успокой моё сердце
Шрифт:
– Не говори глупостей, - хмыкает он, - если бы было по-другому, ты бы не смогла так свободно сидеть в кресле.
Машинально выпрямляюсь, оставляя холодную черную кожу в покое. Смотрю на главу охраны с удивлением, но вместе с тем – с интересом. Может, все-таки стоит?.. Вряд ли я что-то потеряю. Джасперу можно доверять. К тому же, он куда наблюдательнее меня: Хейл предложил дать Эдварду шанс ещё тогда, когда у меня к нему не возникало ни одной эмоции, кроме гнева.
– Может быть, я сама их вылечила? – надменно вопрошаю, оглянувшись
– Разумеется, Белла. И всю спину тоже. Напомни, как долго ты занималась гимнастикой?
Его тон нельзя воспринимать равнодушно. При всем желании не могу сохранить прежнее напускное выражение на лице.
Смеюсь вместе с телохранителем, благодарно глядя на него. И за такие слова и за то, что он не дает мне скатиться в пустыню отчаянья. Когда нет рядом ни единого повода хохотать, а ты делаешь именно это, людям, подарившим такую возможность, становишься обязанной.
– Ты здорово разбираешься в людях.
– Я просто умею на них смотреть, - Джаспер ухмыляется, изображая жестами фокусника при этих словах, - на лице все-все написано.
– И что написано на моем? – изгибаю бровь, занимая прежнюю позу на кресле.
– Ты боишься, - ему не требуется для размышлений и разглядываний и секунды.
– Ты тоже…
Глава охраны чуточку, едва заметно, хмурится: смешливость в его чертах больше не задерживается.
– Когда я начну бояться своей работы, Белла, мне стоит оставить это место, - закатив глаза, сообщает он.
– Я не про это, - прикусываю губу, вздыхая, - за неё… за них боишься.
Джаспер щурится.
– Это хорошо, когда есть за кого бояться, - ничуть не смутившись, говорит он.
– Знаю… - взгляд сам обращается к моему ангелочку, а затем, убедившись, что он спит так же, как и прежде, крепко и спокойно, перекочевывает на стены. Деревья, парки, речки и озера, солнце и облачка… и ладошки. Отпечатки больших и маленьких ладоней, заполонившие собой всю стену, освещаемую скудным солнцем из-за матового окна.
Кто-то скажет, что ни я, ни мужчина, не правы. Что когда есть риск, когда есть возможность лишиться того, чем дорожишь, ни семья, ни любимые люди рядом существовать не должны. Но возникает резонный вопрос: а как, для чего тогда жить? Когда некому улыбнуться и некому пожелать спокойной ночи? Когда некого обнять и не с кем поделиться наболевшим… когда некого просить о помощи (я ещё помню, как ночью Эдвард впервые вошел в мою комнату, и до сих пор не забыла свой первый кошмар в его присутствии).
Близкие нужны всем – от телохранителей до мафиози, как бы ни считал Эдвард, признавшийся, что детей точно не хотел. Все они, несомненно, заслуживают свое счастье. И доверие.
…Последнее слово наталкивает на неожиданную мысль.
– Как она тебе рассказала? – вопрос сам собой срывается с губ. Не могу остановить его. Да и не хочу, наверное. Ладошки – ещё одно напоминание о мистере Каллене. И о том, что я до сих пор ему не сказала.
–
– Про… - прочищаю горло, нахмурившись, - про Кашалота?
– Как рассказывают о войне или о чем-то в этом роде, - честно, я думала, он не ответит. И то, что я слышу эти слова, воодушевляет. Румянец по-прежнему на щеках, но уже не жжется так сильно, как прежде. Надеяться, что Хейл его не видит – глупо, но я пытаюсь в это поверить.
– Но это было неожиданно для тебя…
– Конечно, - в его тоне только серьезность.
Я вдыхаю побольше воздуха, стремясь, раз уж начала, закончить эту тему:
– Ты сам попросил?..
– Белла, к чему такой интерес? – Джаспер пытается поймать мой взгляд, постоянно от него ускользающий, - скажи прямо: в чем дело?
Дело… во мне дело, Джаспер. Во мне одной.
– Когда ты узнал… - пальцы сами собой стискивают подлокотники, и их кожа издает противный пищащий звук, - что ты чувствовал?
Ну вот. Легче.
Выдыхаю, надеясь, что он одарит меня ответом. Терзающий вопрос выпущен на волю.
– То, что чувствовал бы нормальный человек.
– Отвращение?..
– Ни в коем случае.
Рассеяно киваю, опуская глаза как можно ниже. Теперь, кажется, лицо горит целиком.
– Только не говори мне, что боишься рассказать ему, - мужчина раскусывает меня за секунду. По взгляду, румянцу или «прозрачным вопросам» - не важно. Видит насквозь вместе со всеми страхами.
Думаю, моего ответа ему не требуется. Он витает в воздухе.
На мгновенье в черной спальне воцаряется тишина. Напряженно слушаю, уставившись в одну точку на полу и не отпускаю её взглядом. Не имею ни малейшего понятия, что дальше. Чувствую такое отвратительное смущение, что хочется убежать из комнаты. Какой черт дернул меня за язык?
– Белла, - Джаспер начинает говорить, возвращая к себе мое внимание. И пусть я не отрываюсь от кресла, все внимание обращено к нему, - то, что делал с вами Лорен, запрещено применять даже в виде пыток для заключенных. Все, чему он учил и что говорил – ужасно. Но не потому, что отвращает, а потому, что заставляет мучиться. Ни в коем случае, никогда, Белла, никогда не смей винить себя в том, что случилось. Этот ублюдок виновен. Только он. И только к нему можно чувствовать отвращение.
Такая пламенная речь поражает… впечатляет…
На мои глаза наворачиваются слезы: сами собой, без разрешения. Побег от соленой влаги провалился. По моей же вине.
Перед мысленным взглядом мелькают картинки – знакомые, узнаваемые и всегда живые, цветные, яркие. Самые запоминающиеся моменты, самые интересные игрушки – от начала до конца, как при перемотке старого фильма. Сеанс не остановить, как бы ни хотелось. Эти записи из своей головы я точно не выкину… При всем желании.
– Я не хочу, чтобы он подумал, будто мне это… нравится, - бормочу, стиснув зубы. Первые крохотные капельки уже на щеке.