Утешители
Шрифт:
Информация от издательства
The translation of this book has been made possible with the help of the Publishing Scotland translation fund
16+
Спарк М.
Утешители: Роман / Мюриэл Спарк; пер. с англ. В. Скороденко. – Москва: Текст, 2017.
ISBN 978-5-7516-1472-0
Впервые на русском
От переводчика
Интересно отметить, что слово «утешители» (comforters), которым автор назвал свое произведение, ни разу не встречается на страницах романа. Однако смысл заголовка становится ясным, если иметь в виду, что так католики называют фигурки и изображения святых, медальки, открытки и тому подобные предметы, способные, по представлению верующих этой конфессии, оказать человеку нравственную поддержку.
Часть первая
Глава 1
В первый день отпуска Лоуренса Мандерса разбудил донесшийся снизу голос бабушки:
– Дайте-ка из непросеянной. Ко мне на неделю приехал внук, он работает на Би-би-си. Сын моей дочки, леди Мандерс. Он белого хлеба не ест, это один из его бзиков.
Лоуренс крикнул из окна:
– Бабушка, я обожаю белый хлеб, а бзиков у меня вообще нет.
Сквозь разбегающиеся морщинки она послала ему лучезарную улыбку.
– Кричит из окна, – объяснила она булочнику.
– Ты меня разбудила, – сказал Лоуренс.
– Мой внук, – сообщила она булочнику. – Большой каравай непросеянного, и не забудьте прийти в среду.
Лоуренс посмотрелся в зеркало, произнес «Нужно вставать» и снова забрался в постель. Он дал себе еще семь минут.
По звукам, отчетливо проникавшим снизу сквозь потертые половицы, он представлял себе каждое бабушкино движение. В свои семьдесят восемь Луиза Джепп все делала очень медленно, но с величайшей сосредоточенностью, как порой бывает с людьми, знающими, что они подшофе. Звон стекла – пауза, звяканье – пауза: стол накрывался к завтраку. Она ходила между буфетной и жаркой кухонькой, и каблучки ее постукивали, как часы, у которых кончается завод. Шаркать она себе не позволяла.
Еще не кончив одеваться, Лоуренс вытянул из верхнего яруса высокого старомодного комода ящичек. В нем оказались разные бабушкины мелочи – она отвела Лоуренсу собственную спальню. Он насчитал три шпильки и восемь нафталиновых шариков, а еще нашел лоскуток черного бархата, расшитого гагатовым бисером. Теперь бисеринки свободно болтались на нитке. Лоуренс прикинул на глаз размер лоскутка – примерно два с половиной дюйма на полтора. В другом ящичке он обнаружил гребень с застрявшими бабушкиными волосами и отметил, что данный предмет туалета пребывает не в самом чистом виде. Находки доставили ему своеобразное удовольствие: три шпильки, восемь нафталиновых шариков, не самый чистый гребень – вещи его бабушки, здесь, сейчас, в ее суссекском доме. Такой уж он был, Лоуренс.
– Это ненормально, – как-то сказала ему мать. – В остальном с тобой все в порядке, но ты замечаешь глупые мелочи, а это глупо.
– Такой уж я есть, – парировал Лоуренс.
Она знала, что спорить с ним бесполезно, но по привычке продолжила:
– И это неестественно. Иной раз ты видишь то, чего видеть не следует.
– Например?
Она не ответила, хотя знала, что он забирался в ее будуар и рылся в переполненном шкафчике с косметикой, перебирал и осторожно, как кошка лапкой, поглаживал крохотные флакончики, вслух называя содержимое каждого. Ей так и не удалось убедить его, что так делать нехорошо. В конце концов, он вторгается в чужую личную жизнь.
– Для тебя нехорошо, а для меня – нет, – часто говорил Лоуренс.
И его мать Хелена Мандерс неизменно возражала «Не вижу, почему» или «Не согласна», хотя по-своему и была согласна.
Ребенком он терроризировал всех домашних, в прямом смысле глаголя истины.
«Дядя Эрнест мажется дамским питательным кремом, каждый вечер втирает в локти, чтоб были мягкие…» «Айлин наказали…» «У Джорджины Хогг на подбородке три волоска, когда она забывает их вырвать…»
Такие его выступления западали в память. Другие тирады, произнесенные на том же дыхании, слушатели встречали с радостным оживлением или с полным безразличием и тут же забывали. Например: «На площадке третьего этажа паук сплел паутину, так она провисела две недели, четыре дня и пятнадцать часов».
Его мать не уставала ему повторять: «Я не устаю тебе повторять, не входи в комнаты горничных. В конце концов, они имеют право на личную жизнь».
С возрастом он научился скрывать свои скандальные открытия, сообщая лишь о тех, что помогали упрочить его славу выдающегося наблюдателя. В те дни отец способен был заявить, просмотрев его школьный табель:
– Я всегда знал, что со временем Лоуренс избавится от этой нездоровой привычки.
– Будем надеяться, – замечала Хелена Мандерс.
Родители меняются. В те дни Лоуренс ощущал, что мать чуть ли не подозревает его в каком-то непонятном половом извращении, которого не могла ни назвать, ни представить и которым он в любом случае не страдал. Так что он успокоил ее и укрепил в мысли, что ее сын остался прежним Лоуренсом, объявив:
– Айлин ждет ребенка.
– Она добрая католичка, – возразила Хелена.
Сама она обратилась в католичество после замужества. Тем не менее, когда Айлин приперли к стене, та призналась, что это правда. Хуже того, она решительно отказалась назвать будущего отца, необходимые сведения смог предоставить Лоуренс.
– Я всегда читаю письма к Айлин, – объяснил он. – Это разнообразит каникулы.
– Ты забрался в комнату несчастной девушки и без ее ведома прочел адресованные ей письма, вот бедняжка!
– Рассказать, что пишет ее дружок? – поддразнил Лоуренс.
– Ты прекрасно знаешь, я шокирована, – произнесла Хелена, понимая, что ее слова на него не подействуют. – Как ты, добрый католик… – да и вообще, по-моему, читать чужие письма незаконно, – сказала она, смиряясь со своим поражением.
Только затем, чтоб последнее слово осталось за ней, Лоуренс напомнил: