Утонувшие надежды
Шрифт:
Миртл неловко рассмеялась:
— Ну прямо девочкой-скаутом!
— Ты и есть девочка-скаут, — сердито отозвалась Эдна. — Меня воспитывали по-другому, — продолжала она. — Меня учили быть независимой, всегда полагаться только на себя. И что я получила в итоге? Тома Джимсона. Поэтому я выбрала для тебя иной путь.
— Том Джимсон? — встрепенулась Миртл. — Его зовут Том Джимсон?
— Даже в этом я не уверена, — ответила Эдна. — Том Джимсон лишь одно из имен, которые он мне называл. Впрочем, его он произносил чаще других, так что, возможно, это и есть его настоящее имя.
— Что он был за человек? — спросила Миртл.
— Сущий дьявол.
— Ну, мама... — Миртл снисходительно
Миртл свернула на улицу Вязов, а затем — на Олбани-стрит. Впереди маячила Спринг-стрит, а за ней начиналась Миртл-стрит.
— Миртл Джимсон, — тихонько произнесла Миртл, словно пробуя звук на вкус.
— Ха! — фыркнула Эдна. — Об этом даже речи не шло, уж поверь мне!
— Интересно, куда они поехали? — гадала Миртл.
— Уж конечно, не в церковь, — ответила Эдна. — Это я могу сказать наверняка!
22
В лучах заката церковь выглядела просто восхитительно. Крытое дранкой маленькое белоснежное здание с изящным шпилем колокольни уютно примостилось неподалеку от деревни, словно бриллиант в складках зеленой ткани. За ним возвышался холм, покрытый зелеными деревьями, среди которых порой попадались буки, березы и дубы. У подножия холма расстилались ухоженные лужайки, толстым ковром окружавшие опрятное белое здание с овальными витражами в окнах боковых фасадов.
Вьющаяся среди холмов дорога Черч-лэйн брала свое начало на государственном шоссе номер 112 и заканчивалась здесь, у порога унитарного реформистского конгрегационного мемориального храма Святой Елизаветы церковного прихода Паткинс. Здесь уживались одновременно пять церквей пяти различных направлений — все, что осталось от приходов, затопленных водохранилищем либо растерявших своих прихожан. Черч-лэйн заканчивалась здесь, попросту расширяясь до размеров просторной автостоянки, от которой к церкви вела асфальтированная дорожка. И никогда еще белизна храма, глубокая синева, золото и оливковые цвета ее витражей, обрамленные зеленью лужаек и холмов всевозможных отливов, оттененные бездонной чернотой асфальта, не выглядели столь красиво, как в эти предзакатные часы чудесного солнечного дня.
Тягаться с красотой храма и его окружением могла лишь невеста, смущенно зардевшаяся под своей белоснежной фатой и выходившая из машины в сопровождении родителей и младшей сестры. Они приехали первыми, за полчаса до начала церемонии. Отец, донельзя нелепый в своем плохо сидящем темном костюме и неловко повязанном красном галстуке, сестра, на пухлой загорелой мордашке которой сияла возбужденная улыбка, мать, благоухающая лавандой и непрерывно прикладывающая к заплаканным глазам платочек.
— Я же говорила тебе, не гуляй до свадьбы, потаскуха ты эдакая! Говорила же, не позволяй ему прикасаться к тебе! Ах, как мне хотелось справить свадьбу в июне, — укоряла она свою дочь.
— Но, мама, к июню будет слишком заметно! — возражала та нарочито жалобным голосом.
— Ладно, давайте с этим покончим, — скомандовал отец и тяжелым шагом направился к церкви.
Потом появились хихикающие кузены и кузины невесты — кому-то из них предстояло играть роль шаферов, кому-то — девушек с цветами, остальные приехали просто поглазеть. Вместе с ними прибыли двое грузных парней в толстых шерстяных куртках. Они вызвались подежурить на стоянке и проследить, чтобы всем гостям хватило места.
За десять минут до начала площадку перед церковью заполонили
Наконец перед самым началом появилось еще несколько машин, в которых сидели препирающиеся супруги, валившие друг на друга вину за опоздание. Добровольные сторожа принялись распихивать вновь прибывшие автомобили по оставшимся на площадке местам.
И вот пробил час! Добровольцы обменялись улыбками, довольные хорошо выполненной работой, и уже собирались отправиться в церковь, когда яркий свет фар возвестил о прибытии еще одной машины.
— Похоже, не успеют, — сообщил один из сторожей своему приятелю. Оба парня выбежали на дорогу и принялись неистово махать опаздывающим, призывая их добавить ходу.
— Вместо этого машина притормозила, словно водитель внезапно усомнился в том, что его здесь ждут.
— Давай! Давай! — воскликнул один из парней и побежал навстречу, не переставая размахивать руками. Он видел, что машина эта — новенький «кадиллак», куда более высокого класса, нежели автомобили большинства гостей, он заметил узкий нос и неподвижный взгляд водителя и, будучи кузеном невесты, решил, что это — гости со стороны жениха.
— Загоняйте сюда! — крикнул он, указывая в сторону одного из свободных мест на стоянке.
Водитель опустил стекло, и его смущение сделалось еще более заметным.
— Это церковь... — начал он.
— Да-да! Это церковь, больше на дороге ничего нет! Давайте вылезайте, мы опаздываем!
Один из пассажиров что-то сказал водителю, который кивнул в ответ и заметил:
— По-моему, ничего страшного.
В конце концов «кадиллак» занял указанное место, все его дверцы распахнулись, и из машины вылезли четыре человека, которые менее всего походили на гостей, прибывших на свадьбу. Дожидавшиеся их дежурные понимающе переглянулись. Все было ясно без слов: «Родственники жениха, никаких сомнений». Вместе с остроносым водителем из автомобиля вышли похожий на тролля округлый коротышка, угрюмый верзила с покатыми плечами и какой-то совсем уж мерзкий старикашка. Странная четверка в сопровождении дежурных направилась по дорожке к церкви. Церемония еще не начиналась, потому что жених вдруг утратил присутствие духа (которое пытался обрести вновь при помощи дядюшкиной фляжки), а также из-за визгливой перебранки, вспыхнувшей между невестой и ее матерью.