Утопающий во грехе
Шрифт:
– Протесты мы можем шведам выражать! С выражением!.. Доказывать вздорность и неправомерность обвинений, которые ему предъявляют американцы. Но это путь долгий и не слишком перспективный. Наверняка американцы хорошо приготовились к такому развитию событий. Тем более что у себя дома они могли подготовить любой набор обвинений… Да и шведы будут на их стороне. И есть вариант более короткий.
– Какой же?
– Видишь ли, вот передо мной лежат результаты проверки, которую следователь Федоровский проводил в отношении Губарева по запросу народного депутата, и отказной материал столетней давности… Вот они, – заместитель потряс в воздухе знакомыми Федоровскому материалами проверки. – И основания
– Думаешь, сработает? Как-то уж слишком радикально… Губарев не испугается…
– Другого выхода нет. Обстановка требует действовать неординарно. Уголовное расследование, связанное с деятельностью Губарева в качестве руководителя объединения, нужно проводить в России. А потому правомерно будет требовать его экстрадиции именно в Россию.
– Ну да, но…
– Как юристы, мы с тобой понимаем, что обстоятельства дела, связанные с российским ходатайством об экстрадиции, создадут серьезную конкуренцию тем обстоятельствам, по которым требуют выдачи Губарева США, – занудным голосом крючкотвора произнес заместитель. – Согласно международной практике, особое внимание в таких случаях обращается на гражданство преследуемого и на место совершения деяний… Так что у нас будут хорошие шансы получить господина экс-министра обратно.
– Если он согласится вернуться на таких условиях, – с сомнением покачал головой Федоровский.
– Думаешь, нет?
– Ну, голову на отсечение не дам, но очень сильно сомневаюсь…
– Я вот тоже. Если он сам согласится на выдачу в США, то вернуть его будет практически невозможно… Так что делать посоветуешь?
– Время надо потянуть. Сколько возможно. Дать ему самому подумать. Он человек упрямый и самолюбивый, но способен принимать трудные решения… Знаешь, что его сейчас больше всего гложет?
– Что?
– Как он, такой умный и хитрый, мог угодить в капкан!?.. Это его мучает ужасно.
На этом, собственно, и расстались. Заместителя срочно вызвал Генеральный, а Федоровский не спеша двинулся домой.
Через несколько дней из СМИ Федоровский узнал, что адвокат господина Губарева сообщил, что его клиенту стало известно, что российскими правоохранительными органами расследуется против него уголовное дело и прокуратурой поставлен вопрос о его экстрадиции на родину.
«В Россию он намерен вернуться только как честный человек, но не как преступник или подозреваемый», – передал его слова адвокат.
Ай да господин Губарев, молодец, невольно восхитился Федоровский, все просчитал, все варианты предусмотрел. Только вот не хочет понимать, что другого выхода у него нет. Как и в коммерции, он тут играет не на своем, а на чужом поле, где свои правила и понятия.
Через два дня по всем каналам обрушилось сенсационное известие – господин Губарев умер в тюрьме… Результаты вскрытия зафиксировали остановку сердца, которая стала следствием сильнейшего анафилактического шока.
Что такое анафилактический шок, Федоровский знал, приходилось сталкиваться – аллергическая реакция. Причиной, как оказалось, стало лекарство, которое Губарев попросил сам, сказал тюремному врачу, что принимает его много лет, и оно ему всегда помогает. На самом деле принимать это лекарство ему было категорически противопоказано. Особенно в его состоянии. Был ли это несчастный случай или сознательное самоубийство, никто сказать не может. Сегодня адвокаты господина Губарева должны передать его дочери конверт с посланием лично для нее. Возможно, там хранится разгадка. Но захочет ли дочь раскрыть правду миру?
В фонд Федоровский в этот день не поехал, хотя и собирался. Гадать хором о судьбе Губарева не хотелось. Он почему-то был уверен, что и в письме дочери разгадки нет. Губарев был не тот человек, чтобы взваливать на нее еще и это. Скорее, написал что-то ободряющее и отдал какие-то распоряжения по наследству.
Федоровский вдруг вспомнил: волки, попав в капкан, способны отгрызть себе лапу, чтобы спастись. Но выживают ли они потом вообще или влачат какое-то время жалкую жизнь калеки, которого в любой момент могут загрызть даже свои? Губарев, угодив в капкан, повел себя иначе.
2005 г.
Глава II
Urbs in horto
Город в саду…
В «лихие девяностые» автору часто приходилось наезжать в один южный российский город, где под знойным солнцем кипела и бурлила своя особая жизнь. И вот из этих отложений в памяти вдруг возникли славный город Лихоманск, утопающий в непроглядной зелени садов, видавший виды прокурор, хитромудрый и коварный адвокат, начинающий следователь-романтик, занятный старикан с заковыристой фамилией, своевольные южные красавицы, столь рано начинающие расцветать, и прочая разудалая публика. Итак, однажды в Лихоманске…
Месть осеменителя
«Он покончил жизнь путем погружения в воду без обратного выгружения, чего добивался и ранее, но ему чинили препятствия».
Прокурор Друз смотрел в своем кабинете по телевизору новости из столицы.
В это время сотрудники прокуратуры старались его не беспокоить, потому что знали – для прокурора это святое время, когда он осмысляет происходящее в стране и мире. Конечно, не столько сами новости интересовали Друза в процессе обдумывания происходящего. Ему, старому опытному следопыту, было любопытно все – порядок освещения новостей, расставляемые дикторами акценты, детали телевизионной картинки, случайно пропущенные в эфир слова, выражение лиц высокого начальства… Все ему было важно, все им учитывалось, бралось на заметку, сопоставлялось с теми сведениями, что поступали из других источников, а потом вписывалось в общую картину творившегося вокруг. И, надо признать, Друз редко ошибался в своих умозаключениях.
Молодой сотрудник прокуратуры Егор Аверьянович Абелин заглянул в кабинет начальника именно в эти неприкосновенные минуты. Друз недовольно покосился на Абелина и только рукой махнул на стул – мол, садись да помалкивай. Новости, судя по всему, шли к концу.
На экране появилось безбрежное поле колосящейся пшеницы, колышимой порывами теплого ветра. «Просто картина художника Левитана из школьного учебника „Родная речь“», – подумал Егор Аверьянович. Или та самая картинка в букваре, с которой, как в песне поется, начинается Родина.
И тут в кадре возник человек. Он вошел в волнующееся пшеничное море, задумчиво поглядел на далекий горизонт, потом сорвал несколько колосков и стал внимательно их изучать. Такие кадры Абелин видел по телевизору сотни раз. Телекорреспонденты не терзали себя муками творчества, выбравшись в сельскую местность. Они загоняли начальство в колхозное поле и заставляли теребить колосья. Все это называлось «Труженики села вырастили богатый урожай зерновых».
Но с этим человеком что-то было не так, и Егор Аверьянович даже не сразу сообразил, что именно. Потом дошло. Человек был негром.