Утопия-авеню
Шрифт:
«Ух ты, она заигрывает…»
– А как поживает Гэз… или как его там?..
– Не знаю и знать не хочу.
«Слава богу».
– Очень жаль.
– Так я тебе и поверила.
Дин дышит ароматом ее духов.
– А что ты здесь делаешь?
– Брат у меня увлекается музыкой. Узнал, что «Утопия-авеню» играет в Грейвзенде, сказал мне. А я как услышала, так сразу и подорвалась…
– Просто удивительно, после нашего фиаско в Брайтоне.
– Да я бы ни за что на свете не пропустила ваш концерт.
За спиной Джуд возникает Шенкс, сигналит, что, мол, пора уходить.
Дин
– Мы с Джаспером остановились здесь, у приятеля. Ты не хочешь…
Джуд укоризненно изгибает бровь:
– Не торопи события, Спиди Гонсалес. Я приехала с братом, он отвезет меня назад, в Брайтон. Я там устроилась на парфюмерно-косметическую базу. Но… – Она помахивает сложенной запиской. – Если ты свободен, в смысле, ни с кем не встречаешься, то вот тебе мой номер телефона. Служебный. Не забудь сделать вид, что ты – покупатель, а то мне влетит от начальства. Кстати, через двое суток записка рассыплется в пыль, как в сериале «Миссия невыполнима». – Она засовывает сложенный листок в карман Динова пиджака, целует Дина в щеку. – Позвони. Или потом всю жизнь мучайся. Нет, правда, у вас классная группа. Вы прославитесь.
Шенкс подносит мундштук ко рту, дым вьется по трубке кальяна – «Жарься, зелье! Вар, варись!» – втягивается в прокуренные легкие… и вылетает облачками, кудрявыми, будто соцветия цветной капусты.
– Слушай, а оно не запрещенное? – спрашивает Кенни.
Шенкс жестом изображает весы Фемиды:
– Как тебе сказать… сам аппарат – нет, не запрещенный. А вот к курительной смеси копы могут придраться. Но я подстраховался.
Воцаряется долгое, но очень живое молчание. Джим Моррисон поет о конце.
– Эй, Дин, тебе как?
– Нормально, – отвечает Дин, обхватывает губами кончик мундштука, думает о Джуд и… «Давай, затягивайся, буль-буль-буль, вот, и задержи…» Он выдыхает дым. – Похоже на… на… – «Нет, сегодня у меня слов не хватает». – Ну, это как титьку сосать и левитировать одновременно.
Рэй покатывается со смеху, но беззвучно.
– Вы с Джаспером прям как сто лет женаты, – говорит Кенни.
Джаспер сосредоточенно обдумывает это заявление и почему-то напоминает Дину Стэна Лорела.
– Вот про это не надо, – говорит он, посасывая мундштук.
Кальян ему не в новинку. Джаспер жил в Амстердаме.
– Слушай, а в Амстердаме нас поймут?
Слова Джаспера звучат с некоторым опережением:
– Сначала надо выпустить альбом, иначе будет непрофессионально.
«Да уж, об альбоме пока одни мечты…»
Чувствуя, что растворяется в пространстве, Дин пытается вспомнить, где и с кем находится. Квартира Шенкса – над его магазином, знаменитым «Мэджик бас рекордз». Время – за полночь. Кто есть кто? Сам Дин. Шенкс – он и есть Шенкс; его подруга по имени Пайпер; Рэй, родной брат Дина; Кенни Йервуд; Джаспер и какая-то девица, которая возникла после концерта, явно с прицелом на герра де Зута. Говорит, что ее зовут Айви. Все шестеро неподвижны. Рембрандт. «Ясно вам? Я разбираюсь в искусстве». Нарисовано пламенем свечи на живой тьме…
…но тут Шенкс развеивает рембрандтовские чары шелестящим дуновением
– …а вы четверо – это нечто особенное. Крышесносное. Вот в один прекрасный день я буду всем хвастаться: «Да-да, мы с Дином Моссом старые приятели, вместе ходили на концерт Литл Ричарда, я Дина научил первым аккордам…» Какие у вас песни! «Темная комната», «Вдребезги», «Мона Лиза…» Любая станет хитом, правда, Пайпер?
– В Сиэтле вас любая радиостанция с руками оторвет.
– Поскорей бы, а то я совсем обнищал.
Джаспер не слушает. Айви, Айви, Айви что-то нашептывает ему на ухо. Он смотрит на Шенкса, и тот читает его мысли:
– Свободная спальня – вниз по лестнице. Кровать там одна, но вам больше и не надо.
Айви уходит, как кошка, растворяясь в тенях. Дин проверяет, не исчезла ли записка с номером телефона Джуд. «Нет, лежит в кармане пиджака».
– Ну ты силен, приятель, – говорит Рэй Джасперу. – Я весь такой расслабленный, что у меня ни хрена не стоит.
Джаспер пожимает плечами.
– Кстати, предупреждаю, – добавляет Кенни. – Грейвзендские девчонки – ходячие яйцеклетки. Это научно установленный факт. В их сторону только чихнешь, как у них сразу трехмесячная задержка, родичи в дверях толпятся, поздравляют с отцовством. Вон, Рэй не даст соврать.
Рэй жестом изображает петлю на шее, берет священный мундштук… и выдувает соблазнительно фигуристое облачко дыма.
– Не забудь резинку надеть. Надеюсь, ты подготовился?
Джаспер по-бойскаутски салютует и уходит вслед за Айви.
– А у тебя как успехи? – спрашивает Рэй Дина. – Тебе, вообще-то, перепадает?
«Ох, оставь меня в покое!»
– Не особо. На свадьбе сестры Эльф была девчонка из Сент-Джонс-Вуд, пригласила меня к себе, я там на выходные и завис. Такой вот был июнь.
– Везунчик, – говорит Кенни. – А моя Трейси вся такая: «Сначала помолвка и кольцо, а потом секс, ясно?» Я б ее послал, но ее папаша – мой начальник. В общем, кошмар.
– Ну, все не так уж и плохо, – говорит Рэй. – Мне нравится быть отцом. Иногда, когда Уэйн в отключке. А Ширли… у этой коровищи все по настроению. Честно сказать, до свадьбы мне чаще перепадало. А сейчас она с каждым днем все больше и больше на свою мать похожа. Вообще, семейная жизнь – тюрьма, за которую платят сами заключенные. Правда, Шенкс? Ты же дважды в этой мясорубке побывал.
Шенкс прячет пластинку The Doors в конверт, ставит The Velvet Underground.
– Семейная жизнь, ребятки, – она как якорь. О скалы разбиться не дает, но и в свободное плавание не отпускает.
«Sunday Morning» [48] , первая вещь на первой стороне альбома, сразу же затягивает Дина. Нико на полтона фальшивит, но звучит классно.
Рэй садится и спрашивает:
– А Эльф с кем-то встречается?
Укуренному Дину отвечать лениво, но Рэй легонько пихает его ногу:
48
«Воскресное утро» (англ.).