Утопия у власти
Шрифт:
В начале 30-х годов в Москве все еще надеялись, что рост нацизма в Германии приведет к потере парламентских иллюзий и симпатий к демократии народными массами. Но кто был наиболее беспощадным врагом демократии как не сам Сталин? Уже в 1931 году Сталин спрашивает члена Политбюро Коммунистической партии Германии Гейнца Ноймана: «Если к власти в Германии придут национал-социалисты, будут ли они поглощены всецело только Западом, чтобы мы могли свободно строить социализм?» Итогом этого разговора и оценки положения Сталиным, была директива Коминтерна Коммунистической партии Германии, требующая усиления борьбы против социал-демократов — врага № 1.
История, однако, не подтвердила правильность
Такое намерение у него действительно было. Это утверждал, например, во время доверительной беседы с английским дипломатом Н. Батлером, сбежавший в США советник посольства СССР в Риме Гельфанд. Имеются и другие подтверждения. В этой связи упомянем о визите в Москву по приглашению советского генерального штаба группы высших офицеров рейхсвера во главе с генералом фон Бокельсбергом. Немецкие офицеры прибыли в Москву в начале мая 1933 г., т. е. спустя три месяца после прихода к власти Гитлера. Нарком обороны Ворошилов в своей речи на приеме в честь немецкой военной делегации специально подчеркнул желание Красной армии сохранить прежние дружественные отношения с рейхсвером. Примерно в это же время Сталин прочел русский перевод «Майн Кампф». Если он и не был окончательно убежден в антисоветских планах Гитлера, полагая, вероятно, что изрядная доля высказываний Гитлера является не более чем пропагандой, то во всяком случае должен был как-то реагировать. Сношения с рейхсвером были прекращены, а его сооружения на советской территории закрыты.
Однако вся проблема будущих отношений между Германией и СССР оставалась неопределенной. Советское руководство продолжало надеяться, что после того, как острый период в установлении власти национал-социалистов пройдет, будет возможным восстановление прежней гармонии. Об этом откровенно говорил секретарь ЦИК СССР А. Енукидзе своему гостю германскому послу в Москве фон Дирксену 16 августа 1933 года. «Национал-социалистическая перестройка, — утверждал Енукидзе, — может иметь положительные последствия для германо-советских отношений». Енукидзе явно искал и находил общие линии развития, схожие черты между германским национал-социализмом и советским коммунизмом.
В конце 1933 и в начале 1934 года, т. е. как раз в то время, когда советское руководство обсуждало и решало направление советской внешней политики по руслу системы коллективной безопасности, обращения к Германии с призывом возобновить дружеские отношения настойчиво следуют один за другим.
6 ноября 1933 г. заместитель наркома обороны М. Н. Тухачевский говорит советнику германского посольства Ф. Твардовскому, что «в Советском Союзе политика Рапалло остается наиболее популярной». Никогда не будет забыто, что рейхсвер был учителем Красной армии в трудный период. Возобновление старого сотрудничества приветствовалось бы в Красной армии особенно сердечно. Надо лишь рассеять опасения, что новое германское правительство ведет против СССР враждебную политику.
Примерно в том же духе высказывается и наркоминдел М.М. Литвинов в разговоре с Муссолини 4 декабря 1933 года: «С Германией мы желаем иметь наилучшие отношения. Однако СССР опасается союза Германии с Францией и пытается парировать его собственным сближением с Францией». 13 декабря Литвинов повторяет германскому послу в Москве Надельному. «Мы ничего против Германии не затеваем... Мы не намерены участвовать ни в каких интригах против Германии...» Эта же мысль была затем развита Председателем Совнаркома Молотовым и Литвиновым в их выступлениях на Четвертой сессии ЦИК СССР — 6-го созыва 29 декабря 1933 года, вскоре после решения ЦК ВКП (б) о развертывании курса на создание в Европе системы коллективной безопасности. Советский Союз вступает в 1934 году в Лигу Наций и становится ее активным участником. Однако, несмотря на официальный поворот во внешней политике, Сталин решает проводить и старую ориентацию на Германию, но не прямо, а исподволь.
Народный комиссар Ворошилов, начальник генерального штаба Егоров снова и снова повторяют своим немецким собеседникам о желании СССР иметь с Германией наилучшие отношения.
Такова же и линия Сталина в его докладе на Семнадцатом съезде ВКП (б) в феврале 1934 года. Сталин довольно осторожен в оценке ситуации с Германией. Он обращает внимание на то, что фашизм германского типа «неправильно называется национал-социализмом, ибо при самом тщательном рассмотрении невозможно обнаружить в нем даже атома социализма». Но как быть с первой частью — с национализмом? Сталин оставляет этот вопрос пока открытым. Он только начинает пересматривать традиционно отрицательное отношение партии к национализму вообще, в том числе и к русскому. Вскоре появятся известные «Замечания» Сталина, Кирова и Жданова на макет учебника по истории СССР. Меняется отношение к историческому прошлому СССР, и вместе с тем начинается пересмотр и отношения к фашизму, к германскому фашизму, в частности.
Сталин рассматривал НСДАП как орудие монополий и рейхсвера. Он не понимал относительно самостоятельного характера нацистского движения. Полагая рейхсвер хозяином положения и имея в виду давнее военное сотрудничество Красной армии с рейхсвером, Сталин не мог оценить всей опасности германского фашизма.
«Мы далеки от того, — говорил Сталин на Семнадцатом съезде ВКП(б), — чтобы восторгаться фашистским режимом в Германии. Но дело здесь не в фашизме, хотя бы потому, что фашизм, например в Италии, не помешал СССР установить наилучшие отношения с этой страной».
Сталин повторяет: «...У нас не было ориентации на Германию, так же как у нас нет ориентации на Польшу и Францию». Дверь к соглашению с Германией остается открытой.
Четыре месяца спустя после Семнадцатого съезда ВКП (б) 30 июня 1934 года Гитлер учинил кровавую расправу над своими старыми соратниками.
Эти события были, вероятно, поворотным пунктом не только для оценки Сталиным германской ситуации, но и его собственных отношений со старой большевистской гвардией, которые давно уже тяготили его, так же как Гитлера тяготили и раздражали претензии «старых товарищей» из командования штурмовыми отрядами.
Интерес Сталина к событиям 30 июня в Германии растет, так как летом и осенью 1934 г. Сталин подготавливает ликвидацию своих собственных соратников. 1 декабря 1934 года в Ленинграде застрелен член Политбюро, секретарь ЦК и Ленинградского комитета ВКП (б) С. М. Киров, вероятно по приказу Сталина. Немедленно массовые репрессии обрушиваются на открытых и скрытых оппозиционеров, заодно расстреливают бывших монархистов, белых офицеров и др. Волна пропаганды против т. н. «врагов народа» затопляет страну, так же как в Германии после убийства Рема и других.