Утопия
Шрифт:
Убийца Саша был трезв. Сидел перед ангаром и демонстративно чистил пистолет. Разобранное оружие на промасленной тряпке вызывало у Лидки рвотный рефлекс: в аккуратно разложенных деталях было нечто патологоанатомическое. Вечера у моря всегда успокаивали Лидку, но теперь некуда было деваться ни от чаек, алчно кружащихся в отдалении, ни от Саши с его пистолетом.
Она вернулась в штаб и одновременно взялась за два безнадежных дела: убирая в лаборатории, она пыталась навести порядок в голове. Рядом, за фанерной стенкой, смеялась Валентина. Звала кого-то на посиделки – ей отвечали голоса Сергея и Валеры. Славки
– Пиши. – Виталий уселся без приглашения, вытянул ноги, положил на столик перед Лидкой лист бумаги с числом и неразборчивой печатью. И шариковую ручку.
– Что писать? – спросила Лидка.
– Хронику событий, – скучным голосом сказал Виталий. – С момента, когда ты погрузилась. Заканчивая моментом, когда мы вышли на причал.
– А сверху писать «объяснительная записка»? – съязвила Лидка.
Виталий поднял на нее взгляд, и глаза были сумрачные, как фары похоронного автобуса. Под этим взглядом Лидка кивнула, села на табуретку и пододвинула к себе листок.
– Такого-то числа в таком-то часу, – начал диктовать Виталий, – выполняя такое-то задание, я, такая-то и такая-то, вместе с такими-то и такими-то членами экспедиции…
– Вышла куда-то и сделала то-то, – пробормотала Лидка сквозь зубы.
– Пиши, – сказал Виталий без тени улыбки в голосе.
Некоторое время в лаборатории стояла тишина. Откуда-то просачивался сигаретный дым, причем сигареты были – Лидка потянула носом – с ментолом. Валя.
Она дошла до момента, когда «выполняя задание, приблизилась к объекту и расположилась в створе, обеими руками коснувшись…»
Прекратила писать. Осторожно положила ручку.
– Это же бред… Виталий Алексеевич. Это же меня в психбольницу отправят с такими… отчетами.
– Это не отчет. – Виталий поморщился. – Это… не волнуйся. Просто пиши. Подробно и честно.
Лидка опустила голову. Вспоминать случившееся в Воротах было неприятно. Сформулировать и перенести на бумагу – трудно.
– Тут помарки, – сказала она, извиняясь.
– Простят, – коротко отозвался гэошник. – Пиши.
В молчании прошло еще несколько минут. «Потом я потеряла… утратила ориентацию…»
Она снова положила ручку.
– Ну, а… о дальфинах… надо?
– Надо, – жестко сказал Виталий. – Все. Кто куда плыл и кто куда стрелял…
Лидке показалось, что Виталий ухмыляется. Не понять, то ли Сашу к награде представят, то ли на гауптвахту упекут за эти выстрелы. Но Виталий знает по этому поводу нечто, чего не знает Лидка.
Она вздохнула. Бумаги оставалось мало, поэтому с каждой строчкой приходилось писать все мельче.
– Подпишись. Число.
Виталий взял из ее рук плотно исписанный листок, просмотрел, остался доволен. Поднялся, не прощаясь вышел.
– Так это не бред? – спросила Лидка ему в спину.
– Твое дело, – сказал Виталий уже из коридора, – доложить. А классифицировать – не твое дело. Считай, что я тобой доволен.
– А мне плевать на ваше удовольствие, – сказала Лидка уже в пустоту.
Некоторое время она сидела, тупо глядя в покрытый потеками потолок. Потом под окном заплакал ребенок.
Галлюцинации, подумала Лидка, покрываясь потом. Уже и наяву…
И изо всех сил приложилась кулаком по столику. Жалобно звякнуло лабораторное стекло в ящиках; ребенок раскричался с новой силой, причем не младенческим бессмысленным вяканием, а солидным басовитым ревом годовалого, как минимум, человеческого существа.
Лидка подошла к окну, толкнула пыльную раму, впуская в комнату теплый вечерний ветер.
Офицер в пятнистой форме о чем-то приятельски беседовал с техником Сергеем. В отдалении стояла армейская легковушка, и толстая женщина потряхивала, успокаивая, полуголого обиженного младенца. На женщине было джинсовое платье в обтяжку. Вероятно, из этого платья можно было бы выкроить штаны чуть не для всей экспедиции.
Младенец как-то сразу успокоился – только что орал и вот уже смеется, похрюкивает от удовольствия. Мать спустила его с рук, и он заковылял, косолапя, смело попирая землю босыми розовыми ступнями.
Лидка захлопнула окно. Звякнули пыльные стекла.
Ей только сейчас пришло в голову, что все они очень молоды. Еще недавно они лежали, спеленатые своими «кукольными» покровами, где-то глубоко на дне, куда человеку никогда не донырнуть. А потом родились в третий раз, ровесники, одно поколение, лишенные другого опыта и других знаний, кроме тех, что заложены в инстинктах.
А если бы человечество умело так же? Если бы все взрослые погибали бы при апокалипсисе, а нерожденные – личинки – выживали? Страшно представить себе полчища этих диких детишек. Звереныши, они весь отпущенный им срок боролись бы за выживание. Все двадцать лет жизни – до нового апокалипсиса… И венцом их усилий стали бы новые кладки. Потомство, которому никогда не суждено увидеть родителей.
А если бы?!
Лидка закусила губу.
Со своего места, с тропинки, она видела только опавший черный бок. И не торопилась подходить ближе, зная, что крабы делают свое дело, что чайки уже съели дальфиньи глаза, недавно глядевшие на Лидку с искренним удивлением. Почему-то она была уверена, что там, в камнях, лежит именно ТОТ. Ее знакомец.
Или это была «она»?
Ворота. Дальфины. Ворота. Глефы. Страхолюдные всепожирающие твари, которых можно остановить только шквальным огнем из крупнокалиберного пулемета. А если нет под рукой пулемета? «Глефы расправляются с жителями деревни NN. Холст, масло. Запрещено к просмотру несовершеннолетними».
А если они когда-то БЫЛИ разумными? Что, если эти, явившиеся поглядеть на чужаков – просто дети, у которых никогда не было родителей? Большие и сильные, безмозглые, сбившиеся в стаю дети?
Лидка обнаружила, что бредет по тропинке обратно. Что чайки, которых она спугнула было, поспешно возвращаются к дармовому мясу. И что перед ангаром по-прежнему сидит на складном стульчике Саша, а на коленях у него лежит свежевычищенный пистолет.
Она остановилась в пяти шагах.
Почему-то убийцу тянет на место преступления, а бабочку влечет к огню. Лидке бы пройти, не останавливаясь, не глядя, вернуться в мертвый поселок, к штабу. А вместо этого она встала, хотела сунуть руки в карманы – эта поза всегда придавала ей уверенности. Забыла, что на шортах, бывших когда-то джинсами, от карманов остались только жалкие атавистические складочки.