Утопленник из Блюгейт-филдс
Шрифт:
— Я сожалею. — Томас извинялся не за вопрос о выстреле, а о том, что собирался сделать дальше.
Пошли слухи о том, что инспектор Питт продолжает расследование, что он вышел на след. Но запаниковал не Эсмонд Вандерли — запаниковал Мортимер Суинфорд. Это он срежиссировал осуждение Джерома — и они с Уэйбурном были готовы верить в вину наставника до тех пор, пока не всплывет жуткая правда. Но если приговор суда будет отменен — или
И снова Питт никак не мог это доказать.
Повернувшись к Суинфорду, он заговорил очень медленно, очень раздельно, так, чтобы понял не только сам Суинфорд, но и его жена и дети.
— Я знаю, мистер Суинфорд, что произошло. Я прекрасно знаю, что произошло, хотя не могу доказать это сейчас и, возможно, никогда не смогу доказать. Юноша-проститутка Альби Фробишер, давший показания на суде Джерома, также был убит — разумеется, вам это известно. Вы выставили из своего дома мою жену за то, что она говорила об этом. Я также расследовал это преступление и многое обнаружил. Ваш родственник Эсмонд Вандерли был гомосексуалистом, и у него был сифилис. Я не смог бы доказать присяжным, что именно он, а не Джером, совратил и убил Артура Уэйбурна.
Инспектор наблюдал за лицом Суинфорда с удовлетворением, пропитанным горькой желчью; на нем не осталось ни кровиночки.
— Вы убили Вандерли напрасно, — продолжал он. — Я вышел на его след, но у меня не было свидетелей, готовых дать показания в суде, не было доказательств, и Вандерли это прекрасно понимал! Он был вне досягаемости закона.
Внезапно краска нахлынула на лицо Суинфорда, и оно стало багровым. Он выпрямился в кресле, стараясь не смотреть на свою жену.
— Вы ничего не сможете доказать! — с бесконечным облегчением, даже уверенностью воскликнул он. — Это был несчастный случай. Трагический несчастный случай! Эсмонд мертв, и на том все закончится.
Питт спокойно выдержал его взгляд.
— О нет, — язвительно возразил он. — Нет, мистер Суинфорд. Это была не случайная смерть. Пистолет выстрелил практически в тот самый момент, как вы вышли из кабинета. Вандерли начал заряжать его, как только вы повернулись к нему спиной…
— Но я повернулся к нему спиной. — Усмехаясь, Суинфорд встал. — Вы не сможете доказать, что это было убийство.
— Да, не смогу, — спокойно подтвердил Питт. Он усмехнулся в ответ — это была ледяная, безжалостная гримаса. — Это было самоубийство. Эсмонд Вандерли покончил с собой. Так я и доложу об этом деле — и пусть люди сами додумываются до правды.
Лицо Суинфорда покрылось потом, он схватил инспектора за рукав.
— Ради всего святого! Люди скажут, что Эсмонд убил Артура, а затем покончил с собой, не выдержав угрызений совести. Они поймут… они скажут, что…
— Да, совершенно верно, — продолжал улыбаться Питт. Он стряхнул руку Суинфорда со свой руки, словно это была какая-то грязь, пачкающая его, и повернулся к Калланте. — Я очень сожалею, мэм, — искренне произнес он.
Та не обращала внимания на своего мужа, словно его вообще не было, и крепко прижимала к себе детей.
— Тут мы уже ничего не сможем исправить, — тихо промолвила она. — Но мы перестанем отгораживаться ложью. Если свет предпочтет закрыть перед нами двери, кто сможет его в этом винить? Только не я, и я не стану искать оправданий. Надеюсь, вы примете это.
Питт склонил голову.
— Да, мэм, конечно, приму. Когда слишком поздно что-либо исправлять, нам остается лишь частица правды. Я пришлю полицейского врача и дроги. Могу я чем-либо вам помочь? — Он искренне восхищался этой женщиной и хотел, чтобы она это знала.
— Нет, инспектор, благодарю вас, — тихо сказала Калланта. — Я сама со всем справлюсь.
Питт ей поверил. Не сказав больше ни слова Суинфорду, он прошел мимо него в коридор и передал дворецкому, чтобы тот занялся всем необходимым. Все было кончено. Суинфорда будет судить не закон, а общество — что будет гораздо страшнее.
И то же самое общество наконец оправдает Джерома. Он выйдет из ворот Ньюгейтской тюрьмы и вернется к Эжени, которая ему предана — и, быть может, даже любит его. И за время долгих поисков нового места, возможно, он научится ценить свою жизнь.
Ну, а Томас вернется к себе домой, к Шарлотте, в теплый уют кухни. Он расскажет все своей жене, увидит ее улыбку — и прижмет ее к себе, крепко-крепко.