Утраченный покой

Пушкарева Любовь Михайловна

– Ну, мэм, если она не ваша дочь, да даже если бы и дочь, вы можете считать что угодно, а ее мнение останется ее мнением, – ответил Чак.

Я рассмеялась.

– Вы совершенно правы. Но мне думается, я ее неплохо знаю и разбираюсь в ее желаниях.

– Вот, значит, как… – Чак задумался, поглядывая на Тони.

Тот занервничал, не понимая, что происходит.

– Пати, ты зря об этом заговорила. Мне действительно нечего ей дать. Она девушка из высшего, – он выделил голосом, – общества.

– Но ведь и ты теперь

не шпана, – ответила я со значением, намекая, что он уже не рядовой волк, а оборотень, и похоже, оборотень светлый.

Тони понял намек и задумался.

– Да, ты изменился, – вдруг резюмировал Чак. – Тот Ти, которого я знал, совсем не так реагировал, когда кто-то ему перечил. Тот Ти не давал труда себе задуматься.

– Мне было пятнадцать.

– Не было. Оставалось полтора месяца до пятнадцатилетия, когда ты удрал. Мы обратились в полицию, и они проследили тебя до Нью-Йорка, тот парень, что подвез тебя, хорошо тебя запомнил.

– Этот извращенец! Пусть радуется, что жив остался.

Чак грустно покивал каким-то своим мыслям.

– Мог бы хоть открытку прислать… – вдруг грустно произнес он. – Если уж не хотел ни с кем по телефону говорить.

– Для чего, Чак? Меня ведь наверняка разыскивали из-за того ублюдка-дальнобойщика.

– Ну, нашли бы и оправдали.

– А вот в этом я не уверен.

– Ну ладно, прости меня, я не прав в своих упреках. Хвала Господу, что ты объявился. И еще большая хвала тому, что ты изменился и….

– Его только могила изменит. И то вряд ли, – раздался полный горечи голос. Красивая, но преждевременно состарившаяся женщина стояла на пороге комнаты.

– Минни!

– Что, Чак?! Вот он пришел, такой спокойный, такой хороший, а надолго ли он такой? В какой момент он превратится в зверя? Это случится, когда ты и девочки расслабитесь и меньше всего этого будете ждать!

– Ладно, я пошел. Зря вы все это затеяли.

– Останься! – попросил Чак. Тони, не слыша, шагал к двери.

– Тони, остановись, – приказала я. Он замер, но не обернулся.

– Если ты сейчас вот так уйдешь, то никогда уже не вернешься. А главное –неужели ты не понимаешь, что убегая, ты подтверждаешь ее слова.

– Пати! – он развернулся, – Да! Она права! Права, будь все проклято! И не закрывай глаза на произошедшее во время боев. Если бы на твоем месте была другая…

Крыть тут было нечем. Похоже, мы проиграли…

– Ты копия своего отца, – сказала, как выплюнула мать.

– Нет, – хором отозвались я и Тони.

– Он тоже делал зло, а потом жалел об этом. Но он его делал.

Опять крыть нечем.

– Неправда, мама, – вдруг возразила Джуди, – Ти может себя контролировать.

– Может? Он сбежал, потому что не мог себя контролировать. Единственный правильный поступок. Я благодарила Бога каждый день за то, что вам перестала грозить ежедневная опасность.

– Неправда, – чуть не плача отозвалась Джинни. –

Он защищал меня всегда! И мне его очень не хватало! Ти, не уходи!

Джуди обошла Тони и заглянула ему в лицо

– Я верю, что ты никогда не причинил бы нам вред.

– Я уже его причинил, Джуди. Тогда… – горечь его тихих слов, казалось, затопила комнату. – Глупцом я был, когда забыл об этом и пришел сюда.

– Не уходи. Прошлое в прошлом. Разве сейчас ты можешь сделать мне больно? – она легонько приобняла его, будто почувствовав, как он нуждается в прикосновении.

Тони молчал, разбираясь в себе.

– Нет.

– Ну вот…

– Его отец тоже уверял, что больше не причинит боли, а после снова и снова…

– Я не мой отец!

– Ну, давай, разозлись как следует!

– Минни!

Но на окрик Чака никто не среагировал.

Тони высвободился из объятий сестры.

– Хорошо, мама, я разозлюсь как следует. Когда Чак был в поле, а сестры – в театральном кружке, ты часами изводила меня, внушая, что я копия отца, что я псих, не способный себя контролировать, что мое место в тюрьме или психбольнице.

– Минни? – неверящий возглас Чака.

– Ты перенесла на меня всю ненависть, ты топила меня в ней, – продолжил Тони. – Топила так часто, что я научился в ней плавать, и пусть прошли годы, но я все же всплыл и выбрался на берег. Мне жаль, мама, мне очень жаль, что ты изуродовала свою жизнь и пыталась изуродовать мою. Мне жаль, что ты не могла и не хотела отпустить прошлое и жить настоящим. Жить Чаком и дочерьми.

– Ты! Ты был ежедневным напоминанием о кошмаре!

– Да. Прости, наконец, меня за это, или потеряешь всех и всё.

Не выдержав накала эмоций, женщина расплакалась, а любимый муж и дочери, только что узнавшие неприглядные подробности, не спешили ее утешать. Чак разрывался между Тони и нею. Увидев это, Ти махнул рукой, мол, «давай, успокой ее, я в порядке». Я подошла к моему оборотню и обняла его, постаравшись, чтобы данный жест, в глазах людей, не казался сексуальным. Тони прильнул ко мне, можно сказать, завернулся в меня и мою силу, как замерзающий в пуховое одеяло. Чак тем временем взял жену за руку, а сестры поглядывали то на мать, то на Тони; чувствовалось, что они немного обижены тем, что брат предпочел утешение от меня, а не от них.

– Прости меня, – сквозь рыдания произнесла женщина.

– Минерва, ты у меня просишь прощения? – в голосе Чака послышался сдерживаемый гнев.

– У всех. Я была не права.

Услышав это, Чак оттаял.

– Ну, может, вы обнимитесь, как мать и сын.

Минни напряглась.

– Не просите слишком много так быстро, – подала голос я. – Главное, лед сломан.

Мать Тони благодарно и согласно закивала: может быть, она и осознала, что была очень не права, но обниматься с сыном, которого ненавидела годами, была еще явно не готова.