Утраченный символ
Шрифт:
Камеры сенсорной депривации появились еще в пятидесятых и до сих пор пользовались популярностью в экспериментах состоятельных эзотериков. «Флоутинг», как его еще называют, — это уникальная возможность ощутить себя еще не родившимся младенцем в материнской утробе. Особого рода медитация, создание расслабляющего режима для мозга путем отключения всех нагрузок — нет ни света, ни звука, ни тактильных ощущений, даже сила тяжести отсутствует. В обычной флоут-камере человек лежит на спине в насыщенном соляном растворе, который отлично держит тело на плаву. Лицо медитирующего всегда находится над поверхностью, и он свободно дышит.
Однако в последние годы технологии сделали
Кислородосодержащие перфторуглероды.
Полная жидкостная вентиляция (ПЖВ).
Новое изобретение настолько не укладывалось в сознании, что поверить в него смогли немногие.
Жидкость, пригодная для дыхания.
Жидкостное дыхание стало реальностью в 1966 году, когда Леланду Кларку удалось на несколько часов погрузить мышь в жидкий кислородосодержащий перфторуглерод и благополучно извлечь ее живой. В 1989 году технология ПЖВ добавила остроты сюжету фильма «Бездна», хотя мало кто из зрителей догадался, что видит на экране реально существующее научное достижение.
ПЖВ родилась из попыток современной медицины обеспечить дыхание недоношенных младенцев, помещая их в среду, сходную с материнским чревом. Для человеческих легких, заполненных жидкостью в течение девяти месяцев внутриутробного развития, такая среда оказывалась знакомой. Сначала перфторуглероды получались слишком вязкими для дыхания, однако со временем наука шагнула вперед, и современные пригодные для дыхания жидкости по консистенции почти не отличаются от воды.
Научно-технический директорат ЦРУ — спецслужбы называют его сотрудников волшебниками из Лэнгли — активно экспериментировал над кислородосодержащими перфторуглеродами, применяя их в оборонных технологиях. Аквалангисты-глубоководники элитных подразделений ВМФ выяснили, что использование кислородонасыщенной жидкости вместо распространенных дыхательных смесей вроде кислородно-гелиевой или кислородно-азотно-гелиевой позволяет погружаться на большую глубину, не боясь кессонной болезни. НАСА и ВВС тоже обнаружили, что пилоты, снабженные вместо обычного кислородного баллона аппаратом для жидкостного дыхания, выдерживают гораздо более сильные перегрузки, поскольку жидкость распределяет динамическую нагрузку на внутренние органы равномернее, чем газ.
Сато слышала, что теперь существуют так называемые лаборатории экстремальных испытаний, где предоставлялась возможность полежать в такой камере ПЖВ, — их еще называли медитационными аппаратами. В этом доме камеру скорее всего установили для экспериментов хозяина над собственным организмом — хотя массивные наружные защелки наводили Сато на мысль, что не только над собственным. В ЦРУ с подобной техникой допроса были знакомы не понаслышке.
Печально известная пытка погружением в воду обеспечивала достаточно высокие результаты, ведь у жертвы не возникало ни малейшего сомнения в том, что ее действительно утопят. Однако Сато слышала о проведении нескольких секретных операций с использованием таких вот камер, где иллюзию смерти от утопления удалось поднять до невиданных и пугающих высот. Жертву, погруженную в пригодную для дыхания жидкость можно было «утопить» почти буквально — захлебывающийся человек в панике не разбирал, что жидкость эта чуть гуще воды. Едва жидкость заполняла легкие, допрашиваемый в большинстве случаев терял сознание от страха, а затем, придя в себя, оказывался в полностью изолированной «камере-одиночке».
В теплую, насыщенную кислородом жидкость подмешивали анестетические вещества, парализующие препараты и галлюциногены, которые вызывали у пленника ощущение, будто его сознание полностью отделено от тела. Конечности не воспринимали посылаемые
Директор СБ на мгновение засомневалась: не лучше ли дождаться бригады медиков, прежде чем вытаскивать Лэнгдона из камеры? Однако времени не было. «Он должен рассказать, что знает».
— Выключите свет, — велела Сато. — И одеяла поищите.
Солнце, бьющее в глаза, погасло.
Лик тоже скрылся.
Вокруг снова разлилась темнота, однако сквозь нее, сквозь протянувшуюся на бесконечные световые годы пустоту, долетал отдаленный шепот. Кто-то что-то бубнил… не разобрать. Потом мир сотрясся, будто вот-вот мог расколоться.
И тут он раскололся.
Вселенную внезапно разорвало надвое. Бездонную пустоту прорезала гигантская трещина — словно окружающее пространство треснуло по швам. В трещину пополз сероватый туман, и Лэнгдону открылась жуткая сцена: бесплотные руки тянулись к нему, собираясь схватить и выдернуть из обретенной вселенной.
«Нет!»
Лэнгдон попытался сбросить, оттолкнуть чужие руки, но не смог.
«Или все-таки они…»
Сознание постепенно обрастало плотью. Чужие руки сжали вновь обретенное тело Лэнгдона цепкой хваткой и потащили его ввысь.
«Нет! Не надо!»
Слишком поздно.
Когда он пролетал через дыру в мироздании, грудную клетку чуть не разорвало. Легкие как будто забило песком.
«Задыхаюсь!»
Вдруг его опрокинули спиной на предельно неудобную, жесткую ледяную поверхность. Что-то резко давило на грудь, снова и снова, до боли, заставляя исторгать наполняющее его изнутри тепло.
«Хочу обратно!»
Лэнгдон чувствовал себя младенцем, вытолкнутым из материнского чрева.
Содрогаясь и захлебываясь, он откашливал жидкость из легких. Грудь и шею невыносимо ломило от боли. В горле полыхал пожар. Вокруг разговаривали, вроде бы шепотом, но от этого звука закладывало уши. Перед глазами плыл туман, а в нем перемещались расплывчатые силуэты. Кожа потеряла чувствительность, будто высохший пергамент.
На грудь давило немилосердно.
«Задохнусь же!»
Он выплюнул еще струйку воды. Горло сжалось, уступая неумолимому рефлексу. Лэнгдон закашлялся, и в легкие хлынул холодный воздух. Так ощущает себя младенец, делающий первый вдох. Мир оказался жестоким и неприветливым. Лэнгдон хотел только одного — вернуться обратно, в свою уютную колыбель.
Сколько прошло времени, Роберт Лэнгдон не знал. Придя в себя, он понял, что лежит на боку, завернутый в одеяла и полотенца, на твердом паркете. Сверху на него смотрело знакомое лицо, однако светящийся нимб исчез. В ушах эхом зазвучал монотонный речитатив:
«Verbum significatium… Verbum omnificum…»
— Профессор Лэнгдон, — раздался чей-то шепот. — Вы понимаете, где находитесь?
Лэнгдон слабо кивнул, все еще кашляя.
Более того, он начал понимать, что означали события сегодняшнего вечера.
Глава 113
Профессор Лэнгдон, завернутый в несколько шерстяных пледов, стоял на подгибающихся ногах у открытой камеры с жидкостью. Он снова обрел свое тело — хотя приятным это обретение называть не хотелось. Горло и легкие жгло огнем. Мир казался враждебным и жестоким.