Утреннее сияние
Шрифт:
– У нас еще есть время, – сказал он, бросая взгляд на часы. – Хочешь прогуляться в центр города?
– Конечно, – ответила я.
Он предложил мне взять его под руку, и я не стала противиться. Даже в Нью-Йорке я старалась не совершать долгих прогулок на высоких каблуках. Я относилась к числу не отягощенных комплексами обитательниц Манхэттена, которые могли позволить себе носить кроссовки с юбкой и переодевались в туфли на шпильках только в вестибюле офисного здания. Как-то на улице меня даже остановил ортопед и похвалил за разумный
Алекс указал на дорожку, ведущую через парк, раскинувшийся у основания Космической иглы.
– Скоро пятьдесят лет, как построили Космическую иглу. Город готовится праздновать годовщину, – произнес он. – Сейчас волонтеры собирают тысячи плиток, расписанных жителями Сиэтла в конце пятидесятых годов, чтобы вымостить ими дорожку к монументу.
– Как мило, – сказала я. – А где эти плитки были раньше?
– Насколько я помню, в какой-то статье в «Сиэтл таймс» говорилось о том, что их обнаружили на складе в одном из административных зданий города.
– Посмотри, – сказала я, указывая за ленточное ограждение.
Я подошла вплотную к ленте и опустилась на корточки, чтобы получше рассмотреть плитку, явно расписанную детской рукой. На другой значилось женское имя Бетани, выведенное красивым почерком с завитками и звездочками вокруг букв. Чуть поодаль я заметила плитку, на которой было нарисовано сердечко, а внутри него – всего три слова: «Люблю тебя навеки». Простенькая надпись, и в то же время это безыскусное выражение любви трогало душу не меньше, чем любой сонет Шекспира.
– Это прекрасно, – прошептала я.
– Согласен, – кивнул Алекс.
Мне вдруг стало холодно, и Алекс набросил свой пиджак мне на плечи.
– Пойдем в ресторан прямо сейчас. Наш столик уже, должно быть, освободился.
Мы вошли в лифт у основания Космической иглы и взмыли на самый верх гигантского сооружения. Алекс взял меня за руку, и мое сердце забилось чаще. Сорок три секунды, которые длится путь наверх, показались мне сорока тремя минутами блаженства. Так, рука в руке, мы вышли в вестибюль и прошли в ресторан. Потом уселись рядом за столиком у окна, из которого открывался прекрасный вид на город. Под столом он снова взял мою руку, и я ее не отняла.
Мы сделали заказ, официантка принесла бокал вина для меня и стакан чая со льдом для Алекса. Я сделала глоток. Приятное тепло разлилось по телу.
– Ну, как тебе здесь нравится? – спросил он.
– Просто замечательно, – с восторгом ответила я, любуясь открывающимся видом. – Даже Лодочная улица видна!
– Она такая крохотная отсюда, правда?
Я кивнула.
– С такой высоты мы со всей своей суетой и надуманными ссорами кажемся ничтожными муравьишками.
– Наверное, именно так нас видит Всевышний, – добавил Алекс.
Я отвела глаза и замолчала. Всевышний. Удостоил ли он своим взором Эллу и Джеймса в день их гибели? Если он
– О чем это ты думаешь? – спросил Алекс.
Я закусила губу.
– Извини, я просто…
– Ты несешь на своих плечах такую невыносимую ношу, – сказал Алекс, глядя мне прямо в глаза. – Она может раздавить тебя.
Я хотела покачать головой и сказать, что воспоминания об Элле и Джеймсе вовсе не тяжелое бремя для меня. Я люблю их всей душой, и они всегда будут жить в моем сердце. Но он в какой-то степени прав. Меня не покидает всепоглощающая боль. В любой момент я могу под ее тяжестью сломаться. Боюсь, мне долго не продержаться – мои силы явно на исходе. Словно кто-то вручил мне огромную драгоценную хрустальную вазу, чтобы я несла ее всю свою жизнь, но каждый день, каждую секунду она может выскользнуть у меня из рук.
– Знаешь, что мне сказали в церкви? – тихо произнес Алекс.
Я с сомнением посмотрела на него.
– Что Всевышний понесет наше бремя за нас, если мы его об этом попросим.
Я сделала вид, что обдумываю эти слова, стараясь не показывать своего раздражения Алексу. Он ведь всего лишь старался помочь.
– Не умею рассуждать на религиозные темы, – продолжал он. – И не знаю, как ответить на многие вопросы. Мне еще многому предстоит научиться, но должен сказать, что от тех несчастий, которые посылает нам Господь, есть определенное благо. Он словно говорит: «Послушай, я приму на себя все твои беды, все страхи, и они никогда больше не омрачат твою жизнь».
Я горько усмехнулась.
– Если бы все было так просто.
– Но так и есть, – с уверенностью сказал Алекс. Прищурив глаза, он с нежностью посмотрел на меня. – Я знаю, что твоя душа болит. Возможно, эта боль никогда не покинет тебя, и это нормально. Просто хочу сказать, что ты всегда можешь найти утешение, если хочешь обрести его. И среди всех этих бед можно научиться быть счастливой. Ты же заслуживаешь этого, Ада.
– Ну что ж, – робко произнесла я, беря его за руку. – В таком случае должна тебе кое в чем признаться.
– В чем же?
Я слегка улыбнулась.
– Сейчас я чувствую себя счастливее, чем за все последнее время.
– Я рад это слышать, – тихо сказал Алекс.
– А ты? – спросила я, поворачиваясь к нему. – Ты сейчас счастлив?
Он сделал большой глоток чая.
– Да, – признался он. – Я гораздо счастливее, чем тот человек, который поселился на причале несколько лет назад.
Я не могла сдержать улыбку.
– Я много размышлял на тему счастья в последние годы, – продолжал он. – Если бы ты задала мне этот вопрос несколько месяцев назад, я бы ответил, что навсегда распрощался с мыслью о возможности быть счастливым. Клянусь, я думал, что черные тучи повисли над моей головой навсегда.