Утренние прогулки
Шрифт:
– Ты что, не знаешь, что уличных собак и кошек трогать нельзя?
– А может, она и не уличная.
– Уличная. Видишь, без номерка. А собаки без регистрационного номера подлежат уничтожению. Вон там объявление висит, на углу дома.
– Буду я еще твои объявления читать, - сказал я и погладил собаку.
И собака сразу запрыгала от радости.
– Вот заболеешь лишайниками, тогда узнаешь.
– Не лишайниками, а стригущим лишаем, я и то знаю, хоть и не читал твои объявления.
Мы
– А я вчера песенку Бартока начала, - говорила в это время Галя.
Но я как будто ее не слышал, а все старался не смотреть на ту девочку, крутил головой по сторонам, но само собой получалось так, что я каждую минуту снова поворачивался к ней лицом.
И она вдруг тоже внимательно на меня посмотрела.
– И адажио я кончила, - продолжала говорить Галя.
А мне вдруг расхотелось идти с ней рядом, и я сказал:
– Ой, я в школе ручку забыл. Ты иди, я сбегаю.
Но она на меня удивленно взглянула:
– Ничего ты не забыл. Я сама видела, как ты ее клал в портфель.
Я сказал:
– Ну, я все равно сбегаю, собаке конфету куплю.
– Ты сначала возьми польский сборник, а потом беги.
И тут я только сообразил, что мы стоим около ее дома.
А та девочка идет уже далеко и несет батон в прозрачном полиэтиленовом пакете.
– Ты чего все время оглядываешься?
– спросила меня подозрительным голосом Галя.
– Ничего.
– Вон та девчонка прошла, видишь?
– Какая?
– я притворился, будто не знаю, какая.
– Вон та, с батоном, не из нашей школы. Вот у них собака - огромная, как лев… Ну, пошли.
В это время на крыльцо Галиного дома выскочил Андрей из пятого класса. Он всю последнюю зиму ко мне приставал.
– Куда собрался?
– сказал, он мне сейчас.
– Посторонним вход запрещен.
– Пусти. Он ко мне за нотами, - сказала Галя.
– А то я бабушку позову.
– А я - дедушку.
– И он неожиданно толкнул меня вниз со ступенек.
Я даже чуть не упал в снег.
– Только появись еще у моего дома, - пригрозил он.
Он, конечно, разные борцовские приемы знает и при мне восьмиклассника поборол. Я молчал, только кулаки у меня сжимались сами собой.
– Не связывайся ты с ним, иди домой, - сказала Галя.
– Я после обеда сама тебе принесу.
И я пошел.
– Идет, даже ноги трясутся!
– смеялся он на крыльце. А я шел к дому и представлял, как тоже однажды выучу приемы и тогда уж ему все скажу. Или был бы у меня старший брат, показали бы мы этому Андрею вдвоем…
Моя
Папа иногда удивляется, почему мама не учит меня сама. А мама говорит, что детей всегда должны учить чужие люди, так получается лучше, потому что со стороны способности и недостатки виднее. Великого композитора Прокофьева, например, в детстве учил Глиэр, который сам был тогда студентом, хотя у Прокофьева мама тоже неплохо играла.
Папа каждый раз шутит:
– А Моцарта учил Сальери.
– Допустим, не Моцарта, а Шуберта, - поправляет мама.
Раньше я уроки музыки любил, но это было года три назад.
– Ты послушай великих пианистов!
– говорит мама.
– Послушай, как замечательно они играют!
А я и так слушаю их с удовольствием. Хоть по десять раз могу слушать. И в филармонии, и с пластинки.
Зато себя я слушать не могу. Я же чувствую, что все не так играю, как хочется. А лучше - не получается. Плохую игру мне противно слушать, я уши затыкаю, когда неправильно кто-нибудь играет.
– Искусство без ремесла невозможно, - говорит мама, - ты должен сначала овладеть техникой, чтобы руки у тебя сами работали, чтобы ты не думал о них.
Но мне стыдно себя слушать, когда я играю любимые произведения.
И скучно без конца повторять одно и то же. Ведь для того, чтобы разучить новую вещь, ее надо раз восемьдесят играть и потом повторять каждый день, а то забудется. Мама моя, хоть и работает в музыкальной школе, но сама тоже каждое утро играет по два часа.
Учительница теперь на меня часто жалуется маме.
– Опять ты играешь несобранно!
– ругает учительница меня.
– Остановись. Посиди минуту, соберись. Начинай сначала.
Я играю и думаю в это время о разном.
Сегодня я вспомнил про прыщик около большого пальца на правой руке. Учительница смотрит на мои руки, как я играю, и все видит. Тут уж у меня совсем ничего не стало получаться.
Учительница даже обиделась.
– Еще несколько таких занятий, и я откажусь с тобой заниматься, - сказала она, уходя.
И мама чуть не заплакала.
– Не стыдно, Коля? Мы для тебя лучшего педагога пригласили, а ты - шаляй-валяй. Неужели тебе неинтересно? Неужели тебе не хочется учиться музыке?
Если бы я сказал, что мне и правда не хочется, мама бы по-настоящему заплакала. И я просто молчал.
Вечером папа принес паровоз.
Когда папа занят, с ним лучше не заговаривать, все равно не услышит. Зато, когда свободен, он сразу начинает со мной играть.