Утро без рассвета. Книга 3
Шрифт:
— А! Так это ты? — рассмеялся он во весь голос. И прежнее, сжигающее желание проснулось в нем. Он мучил ее и наслаждался. Он мял ее и не давал сомкнуть глаз до самого утра. И лишь когда рассвет заглянул в комнату, он увидел, что это не та, из прежней его жизни, а совсем чужая, незнакомая женщина…
А Фроська, устыдившись утра, поспешно одевалась. И, оглянувшись у двери на растерявшегося Володьку, сказала:
— Захочешь увидеться — приходи! — и сдернула с двери крючок.
Вечером мужики подтолкнули поселенца к ее двери. И все повторилось
День ото дня подмечали перемены. Вовка стал живее. Охотнее работал. Ел жадно. Стал прислушиваться к разговорам. В глазах его пробудилась жизнь. Но временами он все еще становился прежним. И грузчики решили не отступать от задуманного.
Но теперь Вовку не подводили к двери. Чуть заканчивалась работа, он сам бежал к Фроське. И та ждала.
Прошел месяц. Вовка теперь не заговаривался. Вступал в разговоры. Научился смеяться. Даже спорил иногда. И грузчики радовались. Ожил мужик. Может нормальным станет. Таким, как все.
К концу года поселенец совсем поправился. Расправил плечи. Стал следить за собой. Узнав, что у него появились сбережения — немало обрадовался и купил себе все необходимое из одежды. Стал помогать мужикам по дому. Лишь иногда, но теперь уже совсем редко, встанет у окна, задумается, молчит долго. О чем он думал — никто не знал.
О себе Журавлев никому ничего не говорил по-прежнему.
Работая целый день без отдыхов и перекуров, грузчики после работы шли в баню. Потом, выпив по бокалу пива, — в столовую. А дальше — кто в кино, кто спать. И только у Журавлева маршрут был один. Его не останавливали, не говорили, что хватит. Знали, всему свое время, и ждали.
Начальник погрузочно-разгрузочного участка заметил перемену с поселенцем. Не прошла она незамеченной и для работников милиции, что, заходя в барак, не заставали в комнате Володьку. А встречая в порту, видели, как изменился человек.
Раньше он не избегал, но и не искал встреч с милицией. Теперь же, заметив их приближение, старался свернуть за первый же угол. Когда его окликали, делал вид, что не слышит. От ответов научился уклоняться.
— Где ты бываешь по ночам? — спросили его.
— Дома.
— Где именно?
— В Ногликах, — отворачивался Вовка.
— Уж не женился ли?
Поселенец молчал.
— Отмечаться надо. Не забывай.
— Хорошо. Буду помнить, — бурчал поселенец и старался ускользнуть подальше от глаз милиции.
Потом он с опаской озирался на грузчиков. Но те молчали.
Дни шли. Вот и зима прошла. Вовка теперь научился и выпивать с мужиками. Понемногу. Но их и это радовало. Но, как и прежде, не любил, когда к нему обращались с расспросами. А жизнь в Ноглинках не давала других развлечений и люди жили, как могли.
Сам не зная почему, потянулся Вовка к бригадиру. Может потому, что лицом напоминал он ему Емелъяныча. Улыбка бригадира — простодушная, мягкая, располагала к нему людей. А железные, не знавшие усталости плечи, руки, спина—
Бригадир был человеком общительным. Мог говорить с любым и обо всем. Сам он отбывал наказание в Магадане, потом поселение на Сахалине. Здесь и остался. Давно это было. За что сидел? За поножовщину. По пьянке беда случилась. Но и теперь человек помнил. Норму свою не перебирал. Больше стакана ни в одной компании, ни по каким праздникам не пил. Один раз оступился и зарекся на всю жизнь.
— А ты-то как угодил? — спросил Вовку.
— Как все.
— Тоже по пьянке?
— Нет. По трезвой.
— Ума не было?
— Хуже, — отвернулся Вовка.
— Всякое бывает. Главное, теперь жить надо по-человечески. Тогда и пережитое забывать станешь.
— Хотел. Да не получилось.
— Отчего же?
— Обокрали.
— Вор у вора дубинку украл?
— Если бы дубинку!
— Ты не тушуйся, Вовка! Жив ты, это главное! Все остальное придет, — хлопал поселенца по плечу бригадир.
Понемногу Вовка стал забывать о беде. Она стиралась временем. Новыми заботами. Иной жизнью.
Он все еще навещал Фроську, но уже реже. Не задерживался у нее до утра. И баба, поняв, что и этот мужик с нею лишь на время, радовалась тому, что совсем о ней не забыл. Что хоть изредка вспоминает. Шли годы. И как-то раз спросил Вовку бригадир:
— Сколько тебе до конца осталось?
— Немного.
— Куда подашься?
— Не знаю пока.
— Родные имеются?
— Считай, что нет, — махнул рукой Вовка.
— Может, останешься здесь у нас?
— Насовсем?
— Ну да!
— Ты что? — изумился поселенец.
— А куда денешься? Жить где станешь?
— Найду где.
— Смотри, Вовка, не поскользнись больше. Один раз ушибешься, во второй и башку раскроить можно. Да так, что не встанешь больше никогда.
— Постараюсь удержаться на ногах.
— Смотри. У тебя еще есть время. Подумай, — посоветовал бригадир.
Но Вовка замолчал, не желая продолжать разговор. Бригадир ушел. А поселенец в душе обругал его.
«Заботчик! Тоже мне. Останься. Кинь всю жизнь под хвост псу. Мало ли я жил по этим северам? Хватило с макушкой. На десяток мужиков — и то волком бы взвыли. А тут еще и добровольно! Сдохнуть на этой каторге! Нет, голубчик, я не такой дурак, как ты!» Но тут же задумался:
«А куда податься? Кому ты нужен? Поедешь, а вдруг встретишься? С ним! Что тогда? Здесь хоть глухомань. Не сыщет. А там? Нос к носу можешь столкнуться. От него не уйти. Интересно, а где он сейчас? Наверное, на Камчатке? А может, на материке — освободился и гуляет себе на воле. А может, ищет его, Трубочиста? Спрашивает. Да только дудки! След потерялся. Не сыщешь. Никогда! Пропал я для тебя. И деньги твои пропали. Не украли их у меня. Не потерял. Злая судьба вырвала. А там не только твое, а и мое было. Было! Да нету. Ничего не сохранилось. Думал откупиться, да не привелось. А убивать — нет! С меня хватит».