Утро — еще не день
Шрифт:
«Скандал третьей категории» — так сказал американец. Скандал, что остается тайной. Однако такой оглушительный взрыв не может сохраняться в тайне. Им занимается прежде всего военная полиция, а потом общественность. Отзвук этого нежелательного взрыва на полузабытом складе может быть намного громче, чем кое-кто надеется. Атмосфера шпиономании, подготовка к предстоящим выборам, недостаток других сенсаций в данный момент — и вот мелкий инцидент перерастает в политический скандал.
А для скандала нужны герои. Известно, главные герои — Томас
«Разыскивают бельгийца». Таинственный бельгиец — вот что могло бы подогреть интерес публики и дать повод для всяких комментариев: представитель левых или правых экстремистов, орудие мафии, коммунистический агент. Короче говоря, нет ничего удивительного, если вскоре ты увидишь свой портрет на первых страницах газет.
Конечно, не исключено, что американцы с самого начала закрыли двери перед носом любознательных: не вмешивайтесь в наши внутренние дела! Возможно, никто и не разыскивает бельгийца. Возможно, все это прятанье на вилле, закрытые ставни, голодание лишь фрагмент очередной инсценировки Сеймура. Держит тебя тут, мол, надо пересидеть, а на самом деле обдумывает какой-то новый ход. Это в его духе. Ради этого он может даже поголодать. Если он тайком не жует за стеной заранее припасенные сандвичи. Это предположение так возмущает меня, что проходит какое-то время, пока я снова собираюсь с мыслями.
«Разыскивают какого-то бельгийца, Майкл». — «Но я же не бельгиец, Уильям. Я — австриец». — «Австриец или бельгиец, они ищут вас. Можете иметь сто разных паспортов, но физиономия у вас одна, как вы справедливо заметили».
Вполне вероятно, что меня все-таки разыскивают. Собственноручно толкнув меня в болото, Сеймур теперь прикидывается моим спасителем. Мол, я столкнул, но не хотел, чтобы вы утонули, мне жаль вас. К сожалению, роль спасителя не перечеркивает его обычного амплуа: если Уильям говорит, что кого-то спасает, можно поставить на том человеке крест. Крест — на Грейс, а теперь, возможно, и на тебе.
Вероятней всего, что ты до сих пор нужен ему. И это не так уж и плохо, ибо в этом случае он будет стараться сберечь тебя еще какое-то время. А потом… Потом — прощайте, Майкл, думаю, вы и сами как-нибудь найдете дорогу, имея два паспорта. Прощайте или пусть земля будет вам пухом — какая разница?
Темнеет. Это наталкивает меня на мысль, что можно шире приоткрыть ставни, чтоб отогнать сон и глотнуть вместо ужина немного вечерней прохлады. Только я высовываю голову в окно, как слышу за спиной знакомый, немного хриплый голос:
— Я уже говорил вам, дорогой мой, что лишняя реклама нам ни к чему.
— Какая реклама? На улице почти темно.
— Да, «почти», но не совсем.
Отхожу от окна и устраиваюсь в кресле.
— Я только что установил, что в холодильнике снова образовался лед. Как вы смотрите на маленький аперитив перед ужином?
— Я считал
— Вы ничего не выиграете, — качает головой американец. — На ужин та же самая жидкость. Не забывайте, что наше виски изготовлено из кукурузы, а если для вас даже кукуруза не еда…
Легко вздохнув, я поднимаюсь с кресла:
— Хорошо, Уильям. Выпьем, только не напоминайте мне про еду.
Приносим из кухни все необходимое и устраиваемся за низеньким столиком. Глотнув ледяного напитка, я чувствую что-то похожее на удар в сведенный от голода желудок и дурман в голове. Поэтому решаю глотнуть еще с чисто профилактической целью. Чем больше у тебя задурманена голова, тем меньше думаешь, что ты голоден.
— Я не намерен интересоваться вашими тайнами, но не можете ли вы что-нибудь сказать по поводу связи? — спрашиваю я.
— Противоположная сторона до сих пор молчит, — коротко сообщает американец. Он щелкает зажигалкой, закрыв огонь ладонью, и на мгновение из темноты проступает его лицо, освещенное желтым пламенем.
— О какой связи вы мне рассказываете, если ни одного раза не воспользовались радио!
— Наоборот, воспользовался. Один-единственный раз. Вчера. Узнал, что документы наших с вами наблюдений переданы куда надо. Речь идет о совсем примитивной радиосвязи в радиусе восьмисот метров…
— …при помощи которой вы поддерживали контакт с Мод во время позавчерашней операции.
— Именно так. Откуда мне было знать, что после операции возникнут осложнения? Поэтому теперь у меня единственная аппаратура для связи — этот маломощный транзистор. Восемьсот метров — я же вам сказал. Молчание означает, что для Мод нежелательно приближаться на такое расстояние, поскольку дороги контролируются, или же она не отваживается отозваться, зная, что сообщения могут перехватить.
— Не исключено, что Мод просто заболела.
— Мод не может заболеть, — категорически возражает Сеймур.
— Или разбилась в автомобиле.
— Оставьте, Майкл. Легче месяц сбить с его орбиты, чем Мод — с шоссе. Тем более что Мод знает: она не имеет права попадать в аварию в такой момент.
— Учитывая вашу болезненную подозрительность, такое доверие к Мод мне кажется просто странным.
— Я знаю, с кем имею дело.
— А если ее задержали военные?
— Даже если они и сделают это под каким-то предлогом, все равно ничего не добьются. На Мод нитка оборвется, Майкл.
— Вам это лучше знать.
— Знаю. Ибо если нитка не оборвется на Мод, она дойдет до меня. А если дойдет до меня, то может дотянуться и до высокого начальства. Такого никакое начальство не допустит. Нитка всегда обрывается хоть за один виток до высокого начальства.
— Но в этом случае Мод сгорит.
— Грубо говоря, да. Ведь ей за то и платят, чтоб она играла роль электрического предохранителя.
— Точно так же, как и я. С той лишь разницей, что мне никто не платит.