Утро ночи любви
Шрифт:
– Не понял? Ты это о чем?
– Наиболее устойчивы в этом плане люди, занятые физическим трудом. И люди, чей день расписан по минутам. Трудоголики вроде тебя. Но в какой-то момент они становятся особенно уязвимы, в момент, когда их деятельность прекращается. Человек, увы, не вечный двигатель, ему иногда надо отдыхать. И в этот момент в его душе образуется не просто брешь, а черная дыра. Он начинает не просто задумываться, а задумываться всерьез. И понимает, наконец, очевидную суть: все бессмысленно. Работа – тот же допинг. Наркотик. И пьют потому же, почему сгорают на работе: пытаются
– Опять не понял, – набычился он. – Тарабарщина какая-то! Ты по-человечески можешь сказать?
– А ведь я тебе сейчас все объяснил, – тихо сказал Эдик. – И объяснил, чего ждать. А ходить к ней не надо. Ты ничего не добьешься. Если только ты не хочешь добиться самой Алины Вальман.
– Ты в своем уме?!
– Она произвела на тебя впечатление, ведь так? Она ведь этого и добивалась.
– Да зачем ей какой-то опер?
– Ей нужны все, понимаешь? Все. Если ты сейчас не остановишься, то будет только хуже. Тебя затянет. И хотя ты – это не я, и женщин ты не боишься, и опыта у тебя предостаточно, но это ее игра, она этим живет, она этим дышит, если хочешь.
– Фу ты, как пышно! – он прошелся взад-вперед по комнате, споткнулся о завернувшийся угол ковра и чертыхнулся. – А не ее ли деньги произвели на тебя впечатление, а? И вообще: ты-то откуда знаешь? – подозрительно спросил он. – Ты что, ее видел? Или, быть может, ты о ней читал?
– Нет. Все, что я знаю, я знаю от тебя. Если есть какие-то вопросы, задавай. Если ты хочешь мне что-нибудь рассказать, я послушаю.
– Вопросы? Зачем женщина делает татуировку во всю спину?
– Какую татуировку? – вздрогнул Эдик.
– Змея. Кобра.
– Ну, видишь ли... Это символ.
– Символ его?
– Царской власти, – рассмеялся вдруг Эдик. – А что? Разве не царица?
– Но во всю спину!
– А букв там нет? Каких-нибудь надписей?
– Чего не видел, того не видел, – развел он руками.
– Вот надписи сказали бы о многом, – задумчиво посмотрел в потолок Эдик. – Быть может, ты не все татуировки рассмотрел? Кстати, как ты сумел увидеть ее спину? На дворе холод собачий. Вряд ли она загорала у бассейна.
– Это вышло случайно. Я вошел без стука и... Увидел ее в ванной. Я смотрел только на змею. Честно!
– Хороша?
– Да!
– Это аспид-то? Пресмыкающееся?
– Чего пристал? Я тут же ушел! Извинился и ушел!
– Я так и понял.
Он разозлился. Это Мотало еще и острит! Буркнул:
– Знаешь, я, пожалуй, пойду. Ты сегодня не в настроении.
– А не много ты сегодня бегаешь, Андрон? Аж запыхался. Спортом, что ли, решил опять заняться?
– Меня Оля ждет, – соврал он.
– А... Косноязычная мадонна. Как же, помню.
– У тебя и такой нет.
– Я лучше картинки посмотрю, – усмехнулся Эдик. – Журнал «Плейбой». Все лучше, чем твоя Оля.
– Вопрос спорный... Впрочем, желаю приятно провести время.
– Я не буду тебя провожать, не возражаешь?
– Сам дорогу найду.
– Дверь за собой закрой, пожалуйста.
– Да, пожалуйста!
Эдик опять уткнулся в книгу, а он вышел, демонстративно хлопнув дверью. Щелкнул замок. Вот и поговорили!
На следующий день он собрался с духом и опять пошел к Алине Вальман. Этим двум дамам больше не удастся его смутить, они, конечно, изобретательны, но и он, Андрюха Котяев, не лыком шит. Просто давно не попадался достойный противник. За годы работы в розыске он заметно раздобрел, поднаторел на бытовом пьянстве и происходящих на этой почве драках, порою со смертельным исходом. В маньяков верить перестал, над криминальными сериалами смеялся, работу свою считал скучной и чем дальше, тем чаще думал о пенсии.
Странная штука жизнь: все время чего-то ждешь. Зимой – лета, летом – отпуска, и все время – Новый год. В отпуск и в Новый год с тоской ждешь, когда праздник кончится. Не хочешь об этом думать, но каждый день невольно ловишь себя на мысли, что ждешь. Когда рождается ребенок, с нетерпением ждешь его первых шагов, потом первого слова, дальше первого сентября, чтобы отвести его, наконец, в школу. Потом ждешь выпускного и какой-то определенности: техникума или института. Если ждешь армии, то потом ждешь, когда вернется. Ждешь своей квартиры, потом размена, чтобы жить от этого же ребенка отдельно. Ждешь внуков, потом ждешь, что тебя, наконец, поймут их родители. Ждешь, когда пройдет болезнь, потом с надеждой ждешь, что к этой старой болезни не добавятся новые. Так проходит жизнь. Единственное, чего не ждешь – смерти. Она приходит в результате всех этих ожиданий и до последнего кажется, что момент еще не настал. Ну как же? А Новый год? А лето? Вот с этой мыслью все и заканчивается.
...Он потоптался у калитки, пытаясь определить, живой ли глазок? Прислушался: тишина. Потом позвонил. Не открывали долго. Постоял в раздумье: уйти, не уйти? Алина, скорее всего, уехала в Москву, погода плохая, развлечений никаких, а там кипит жизнь, манят сияющие витрины магазинов, до которых она большая охотница. Так, во всяком случае, пишут. Шагов он так и не услышал, но дверь внезапно открылась.
– Как на работу сюда, – заметила Гена.
– Я вчера не сдержался. Не стоило так, – промямлил он.
– Заходи.
Она посторонилась. Спросил с нажимом:
– Хозяйка дома?
– Дома.
– А... где? – поинтересовался с легкой заминкой.
– В гостиную проходи, – усмехнулась Гена.
Очутившись опять в раю, он впервые обратил внимание на то, что рай-то странный. В первый визит и дом, и участок Котяева словно ослепили, но теперь он заметил, что все здесь какое-то недоделанное что ли, неухоженное. Словно паутиной затянуто. Наступил на газон – хлюпнула вода. Кусты не подстрижены, завядшие цветы никто не обрывает. Пригляделся – зеленая стена посреди газона, оказывается, прячет беседку! И до всего этого никому нет дела, работы никакой не ведется. Странно все это. С такими-то деньгами! Ненормально.