Утро новой эры
Шрифт:
Однако раз за разом все ловушки оказывались пустыми.
«Наверное, если какая живность и шляется в здешних местах, она успела набраться ума», – думал Саша и совсем уже отчаялся, когда фортуна сжалилась над ним, и во время очередного обхода он наткнулся на издыхающую собаку. Псина была сантиметров пятьдесят в холке, но тянула всего килограмм на десять. Судя по всему, это была одиночка. Саше повезло, будь она в стае, недавние товарищи не оставили бы от нее даже костей. Как это по-людски, черт возьми. Вот тебе и чувство локтя.
Данилов добил ее лопатой-штыковкой и устроил себе настоящий пир. Теперь он мог честно говорить про охоту:
Скоро от собаки остались рожки да ножки. На костях был сварен «корейский» суп с картошкой, точнее, очистками. Данилов хлебал получившееся варево, чувствуя, как по всему телу разливается приятное тепло. Вкус, как ни странно, был неплохой – делал свое дело содержащийся в приправе глютамат натрия. С ним можно съесть хоть галошу. С тех пор ему удавалось лишь чуток заморить червячка белковой пищей. По примеру Бенедикта из «Кыси», он готов был ловить даже мышей и крыс в подполе, но их не было. Как и тараканы, все грызуны давно повывелись.
Он был совершенно один. На километры вокруг – мертвая снежная пустыня, занесенные снегом вымерзшие поселки, где, как ему казалось, не осталось ни души. И здесь после конца света он обрел то, чего не имел никогда – покой. Вместе с опустошением пришло что-то еще, в чем ему сначала стыдно было себе признаваться. Чувство освобождения. Противоестественная легкость: когда знаешь, что некому о тебе плакать, сам перестаешь себя жалеть. В голове всплыли строки:
Для сердец, чья боль безмерна, Этот край-целитель верный. Здесь, в пустыне тьмы и хлада Здесь, о, здесь их Эльдорадо…Раньше мысль, что после всего случившегося он сможет жить, казалась ему кощунственной. Но… «все проходит, и это пройдет». Такого равновесия в душе, как сейчас, он не чувствовал никогда. Всегда из-за чего-то беспокоился, обвинял себя. Какими же нелепыми казались ему его прежние годы… Зачем нужна «погоня за счастьем»? Он понимал это и раньше, но принял только теперь, когда, потеряв все, обрел свободу.
«Долгие страдания не бывают сильными, а сильные – долгими» – говорил какой-то мудрец. Только теперь Саша почувствовал, насколько верны эти слова. У любой бездны есть дно, ниже которого падать некуда. Можно лежать, а можно попытаться выкарабкаться.
Иногда ему снились сны, нечеткие, как театр теней. В основном перед ним проносились последние пять лет – годы учебы, работы, серые будни, не вызывавшие приятных воспоминаний. Те моменты жизни и люди, которые были ему дороги, никогда не снились. Правда, и кошмары обходили стороной. Он достиг равновесия – ни счастья, ни горя. Если верить буддистам, это и была свобода.
Он не просто надел на свои чувства броню, как тот Химейер на тот бульдозер. Это было глубже. Прежний хлюпик с его меланхолией и стишками уходил навсегда. Тот, кто появился ему на смену, разговаривал и думал прозой.
Глава 3. Дом
Два человека бежали на лыжах через лесной массив. Сосны и лиственницы стояли стеной по обе стороны
– Может, еще догоним? – перекрикивая свист ветра в ушах, прокричал один другому. Он был ниже своего спутника почти на голову. Вертлявый и шустрый, с глазами и лицом хорька. Другой, длиннорукий и коротконогий, с мощной челюстью и сросшимися бровями, больше походил на гориллу. Оба были в лыжных куртках с капюшонами – у большого на рукаве пятно чужой крови – в валенках и ушанках, лица закрывали шарфы.
У каждого за спиной было ружье, но это не прибавляло им уверенности. Как они ни бодрились, подкалывая друг друга и травя анекдоты, а весело не было. За каждым деревом мерещилось то, чего лучше никогда не видеть. Даже сто сорок голодных головорезов пугали их меньше, чем это черное безмолвие.
– Вернемся? А чего скажем?
– Ну, типа – заблудились.
– «Заблудились» – передразнил второй. – Баран ты. Нас тогда первыми в списке поставят. Пусть себе идут. Ну его на х.., этого Бурого. Козел, сам же мне сказал: «делайте с ней, что хотите».
– Ну, ты и сделал, – в голосе маленького мелькнула издевка.
– А что мне, цветы ей дарить? – фыркнул здоровяк. – Два месяца без женского тепла… Ну не рассчитал силы. Сама виновата, дергаться не надо было. А этот мне говорит: «будешь вместо нее». Не Ваня, а Маня. Сучий потрох… Нельзя возвращаться, бля. Пропажу-то заметили.
– Ну, мы-то самое лучшее утащили, – осклабился невысокий, но его улыбка быстро скисла.
Ветер налетал порывами. Просто Антарктида какая-то… Дорога пошла в гору, и оба уже порядком запыхались. Внезапно деревья расступились – они прошли посадки насквозь. Теперь от деревни, куда ушла банда, вырезавшая Рассвет, их отделяло почти десять километров. Достаточно, чтобы можно было перевести дух. Но они не останавливались, хоть и знали, что вряд ли их будут преследовать.
Они продолжали движение в том же темпе, пока не почувствовали, что валятся с ног. И очень вовремя из темноты выступил силуэт дома.
– Ты гляди… Это еще что?
– Изба лесника какого-нибудь, – пожал плечами большой. – Или лесоруба. Хрен его знает, я в городе вырос.
– «В лесу раздавался топор дровосека…» – хихикнул маленький.
– Точно, мля.
Они остановились у калитки, но продолжали то и дело озираться, хоть и понимали, что при всем желании никто не нашел бы их в ночи. Они слушали, но единственными звуками, которые они слышали, были завывания ветра.
Дом выглядел нежилым. Во дворе громоздились сугробы. Видно было, как крыши избы и дворовых построек просели под тяжестью снега.
Несмотря на это, оба, не сговариваясь, взяли ружья наизготовку.
Дверь была заперта на навесной замок, но бык достал из рюкзака фомку и играючи, одним движением, вырвал его с мясом.
– Тебе бы медвежатником быть, – похвалил маленький.
– Не, я больше по лохматым сейфам спец, – пробубнил здоровый и потряс пятерней. Там, под рукавицей, были татуировки, которые могли сказать знающему человеку много. На левой: «ГУСИ» – «Где увижу сразу изнасилую», на правой: «ЗОЛОТО» – «Запомни, однажды люди оставят тебя одну». К насильникам на зоне отношение двоякое. С одной стороны их вроде как не любят, а с другой по-человечески все понимают.