Утро под Катовице-2
Шрифт:
Чтобы взбодрить красноармейцев видом работающего командира, взялся за лопату и занялся улучшением своего окопчика, потом принял участие в рытье траншеи. Так, в заботах и день прошел, а как только начало смеркаться, отправил пятерых бойцов за едой. Тыловой ход к вечеру вырыли уже на триста метров, поэтому парни смогли безопасно уйти в тыл, преодолев опасный участок ползком, а вернулись они, когда уже окончательно стемнело, нагруженные термосами вместе с ротным старшиной Прошкиным, который весь день, как и положено, провел в тыловом расположении. Учитывая наши пропущенные завтрак и обед, на ужин притащили первое и двойную порцию второго, да ещё и галет выдали. Поев, я подозвал к себе Прошкина. Мне уже приходилось общаться с ним по долгу службы и старшина произвел на
— Вольно! — сказал я ему, чтобы тот не тянулся, как на параде, — Старшина, завтрак принесешь перед рассветом, сам понимаешь…
— Есть! — спокойно, с достоинством подтвердил тот получение приказа.
— С утра нас могут атаковать, так что тебя здесь быть не должно, твоя ответственность — тылы и полевая кухня. И организуй там ездовых, чтобы не бездельничали — кухня, подводы и лошади должны быть хорошо замаскированы, для личного состава должны быть вырыты щели для укрытия при артобстреле и бомбардировке.
— Есть! — ответил он задумчиво, как бы прикидывая фронт работ.
— Да и ещё… У нас там в запасе красноармейская форма есть?
— Нет, — мотнул головой старшина, — Что было, пропало при бомбёжке, да и было-то всего ничего…
— Достать сможешь?
Тот задумчиво пожал плечами:
— Так-то оно можно было бы, но…
Понятно, за спасибо не получится. Я порылся в чемодане и вытащил финку, я их три штуки с той войны привез.
— На вот, поменяешь. Если получится, то надо четыре комплекта — на меня и на командиров взводов.
Прошкин задумчиво повертел в руках нож и ответил:
— Если поношенные, то четыре можно, наверное.
— Давай поношенные, но чтобы не совсем рваньё, и с пилотками.
— Когда принести?
— Ты достань и у себя держи, а как понадобятся, я тебе скажу.
Хотел уже его отпустить, но заметив его короткий, подозрительно-задумчивый взгляд, понял — настучит, да так, что подумают, будто я сдаваться или дезертировать собрался. Пришлось объяснять:
— Командир всегда первейшая цель для вражеского снайпера, да и не только. Пока мы в обороне, я не сильно заметен, но если надо будет наступать, то моя фуражка и синие галифе очень сильно облегчат поиск цели врагу. Вот тут красноармейская форма и пригодится.
Прошкин понятливо кивнул и я его отпустил.
После приема пищи я поручил Михаилу Коркину, командиру второго взвода, организовать караулы и ночное рытье траншей, а сам завалился спать. Проснулся как от толчка в час ночи. Прислушавшись к окружающим звукам, не услышал ничего, кроме стрекота кузнечиков и сопения спящих поблизости бойцов. Полежал пару минут. Спать хотелось очень сильно, тем более, что я понимал — завтра может быть очень не до сна. Но лёгкий зуд подсознания и долг командира заставили меня подняться и пройти по траншее. Это я вовремя проснулся! Все дрыхнут: караульный сел в уголочке и тихонечко посапывает в углу, землекопы разлеглись широко, с комфортом. Пройдя дальше, я увидел второго часового, который к службе относился более ответственно, чем первый: этот спал стоя. Вот же сукины дети! Ну и как тут отцу-командиру отдохнуть от забот о подразделении, когда эти мерзавцы себе такое позволяют? Хотел уже пнуть этого оболтуса как следует, чтоб потом всю жизнь подпрыгивал при возникновении желания поспать на посту. Но в это время услышал легкий, но очень подозрительный шорох со стороны фронта, поэтому решил экзекуцию часовых временно отложить и прильнув к окулярам бинокля, стал всматриваться в ночную темень. Слух и интуиция меня не подвели — по полю в сторону наших позиций ползли немецкие разведчики. Судя по траектории их движения, они должны были пересечь линию окопов между первым и вторым взводом. Я выбрался на поле с тыльной стороны траншеи и пополз им наперерез, таким образом, чтобы встретиться с ними непосредственно за ходом сообщения. Добравшись до выбранной точки, я затаился в пшенице, продолжая вглядываться в приближающихся фрицев. Теперь я точно знал, что их четверо, но оставались некоторые сомнения — а вдруг это наша разведка возвращается? Ползут в маскхалатах, знаков различия не видно, оружия не видно. Поэтому, чтобы не ошибиться, я сдвинулся чуть в сторону и замер, стараясь даже дышать через раз. А когда они беззвучно перебрались через недоделанный ход сообщения и проползли мимо, то я поднялся, по наличию у них автоматов МП-40 убедился, что имею дело с врагом и четыре раза с максимальной скоростью выстрелил из ТТ. В ответ выстрелить никто не успел, хоть и пытались. Три трупа, один подранок, которому ещё и ногой в голову добавил, после чего я вновь упал на землю с криком:
— Не стрелять! Не стрелять! — а то мои архаровцы немецких диверсантов проспали, а вот собственного командира спросонья пристрелить могут запросто. Да и у немцев должна быть группа поддержки, оставшаяся метрах в двухстах от наших позиций.
Тем временем в окопах поднялась суета, со стороны немецкого расположения запустили осветительную ракету, с позиций первого взвода несколько раз выстрелили непонятно куда. Я же пополз в сторону своей траншеи, не переставая кричать:
— Не стрелять! Коркин, ответь!
И вскоре дождался членораздельного отклика:
— Тащ Ковалев, это вы?
— Я, кто же ещё?! Тут немецкие диверсанты, уже обезвреженные. Направь сюда отделение Березкина. Только ползком!
— Есть!
Через минуту ко мне подползли бойцы во главе со старшим сержантом. Вместе мы доставили раненного немца и трупы в наше расположение, где я приказал раздеть убитых фрицев и закопать за нашими окопами, а сам по быстрому допросил пленного, который после нескольких тычков в область раны стал очень словоохотлив. Тем временем прибежал вестовой из штаба батальона, чтобы узнать кто и зачем стрелял.
Закончив допрос и приказав усилить бдительность, я взял раненного немца, оружие, одежду и вещи с трупов, четырех бойцов и вместе с вестовым отправился к начальству.
Штаб батальона расположился вместе с тыловыми службами за рощей в полукилометре от передовых позиций. Причем обустроились они весьма основательно — подойдя, я разглядел пять свежевыкопанных землянок с бревенчатым перекрытием и щели для укрытия.
Все руководители батальона — командир капитан Тарасов, начштаба старший лейтенант Гусев и комиссар старший политрук Вязовский — стояли посреди лагеря и курили, тихо переговариваясь. Я подошел к ним и козырнул Тарасову:
— Разрешите обратиться, товарищ капитан!
Тот окинул взглядом следовавшую за мной процессию и протянул руку для рукопожатия:
— Ну здравствуй, Ковалев! — после этих слов он развернулся к землянке, — Пойдем, расскажешь, что да как, — и двинулся первым, я пропустил последовавших за ним начштаба с помполитом и спустился вниз последним. Там уже горела керосиновая лампа, командиры расселись вокруг небольшого стола, более похожего на обеденный, а я остался стоять, чуть пригнув голову упиравшуюся в потолок — садиться меня не пригласили, да и чурбаков, использовавшихся в качестве стульев, больше не было.
— Говори! — приказал Тарасов, и я приступил к докладу:
— Сегодня, в час ночи при проверке постов мною было замечено приближение вражеской разведгруппы в составе четырех солдат. Я принял решение обезвредить немцев самостоятельно, так как бойцы могли поднять шум и спугнуть противника. С этой целью я занял позицию на пути вражеской группы, намеревавшейся пройти между окопами первого и второго взводов моей роты. Когда они приблизились, то я точными выстрелами из пистолета убил троих немцев, а одного ранил в плечо, взял в плен и допросил. От него я узнал, что напротив нас и соседнего кавалерийского полка расположилась пятьдесят вторая дивизия вермахта, которая должна завтра перейти в наступление. С его слов, танков у них нет, но имеются самоходные орудия в количестве восьми штук. Разведка была послана с целью уточнения расположения наших позиций и захвата пленного для получения от него нужных сведений. Доклад закончен!