Утро под Катовице
Шрифт:
Ага, вот и киоск! Взяв «Правду», я немедленно углубился в чтение передовицы и результат не заставил себя ждать — навязчивый голос исчез. Я ещё раз осмотрел витрину киоска и остановил взор на открытке с видом на Нижегородский Кремль. Немного подумав, купил её и спрятал в портфель.
Далее мой путь лежал в Управление НКВД, где, войдя в холл, отдал дежурному лейтенанту направление, взяв которое, он потребовал паспорт, на что получил ответ, что документы сданы на прописку, и у меня осталась только орденская книжка, которую я ему и протянул. Взяв и пробежав её глазами, лейтенант дал указание ожидать вызова. Заняв место на скамейке слева от входа, я достал из портфеля недавно купленную газету и углубился в чтение. Так, изучая одну статью за
Разрешите войти? — начал я с уставной фразы и представился — Ковалев Андрей Иванович, по направлению.
Давай, что там у тебя? — он протянул руку за бумагами, положил их перед собой, и, приступив к изучению, махнул рукой, — Садись!
Я, сев на качающийся стул, немного поднял взгляд и упёрся взглядом в одну точку, дожидаясь, когда он вновь обратит на меня внимание.
Ага, вот значит, кто ты! — задумчиво произнес странную фразу капитан, прочитав бумаги.
Затем он встал, вышел из-за стола, открыл сейф с номером восемь и вынул оттуда тощую папку в новой обложке. Далее, вернувшись на свое место, капитан пролистал подшитые бумаги и вложил в папку взятое у меня направление. Потом он записал адрес моего проживания, место учебы и достав из стола лист бумаги с машинописным текстом, протянул его мне:
Читай и расписывайся!
Пробежав глазами незатейливую «Инструкцию по обеспечению сохранности государственной тайны», весь смысл которой сводился к двум действиям: молчи, а если что — стучи, и, убедившись, что тут нет каких подводных камней, я поставил внизу свою подпись, дату и вернул бумагу.
Ну, Андрей Иванович, думаю, что Вы обо всем уже подробно предупреждены, — я кивнул в ответ на вопросительный взгляд, — Всем интересующимся обстоятельствами совершения подвига, за который Вы получили орден, отвечаете, что это военная тайна, если кто-то будет выказывать излишне глубокий интерес, прошу сообщать мне по телефону, да, кстати, забыл представиться — Куропаткин Иван Ильич, — далее он черкнул листке два ряда цифр и протянул мне, — Смотрите не потеряйте! Здесь же написан номер Вашего дела, если будете звонить, то его надо называть. Можете идти!
Выйдя на улицу, я глубоко вдохнул морозный воздух и посмотрел на часы. Половина четвертого и почти все формальности, связанные с поступлением и заселением в общежитие улажены. Осталось только через пару дней получить паспорт со штампом прописки у коменданта. Теперь настало время заняться решением вопросов бытового характера: купить кое-чего из одежды и белья (ведь у меня даже запасных трусов нет) и снять часть денег со сберкнижки — уж очень они быстро кончаются.
В общежитие я пришел после восьми вечера с объемным баулом, забитым всякой всячиной. Все мои четыре соседа были в комнате — двое сидели за столом и что-то писали в тетрадях, один курил, стоя у распахнутого окна, четвертый лежал на кровати, закинув руки за голову. Всем им на вид было лет шестнадцать — семнадцать. «В детский сад заселили,» — сделал я закономерный вывод, окинув взглядом дружно повернувшихся ко мне пацанов.
Добрый вечер! Позвольте представиться — ваш новый сосед Ковалев Андрей Иванович, — произнес я, снимая шинель.
Курящий, повернувшись ко мне, сморщился как от зубной боли. «Понятно! Местный заводила увидел неотвратимый конец своему лидерству,» — оценил я его недовольную гримасу. Остальные трое, напротив, судя по их восхищенным заинтересованным лицам были положительно впечатлены моей военной формой и орденом. Подойдя к столу, я положил на стол кулёк с печеньем.
Можно здесь чаёк сообразить? Выпьем за знакомство!
Я сейчас! — паренек, лежавший на кровати, резво подскочил, схватил чайник с полки и исчез в дверях.
А чё, покрепче чаю ничего нет? — презрительно бросил курильщик.
«Эту зловредность надо на корню давить!» — решил я и, подойдя к пацану вплотную, глянул на него сверху вниз — тот был ниже меня почти на голову.
Тебя как звать? — спросил я паренька, постаравшись добавить в голос как можно больше проникновенности.
Иван Прохоров, — испуганно ответил пацан, потихоньку отодвигаясь от меня.
Так вот Ваня… — я сделал паузу, взял из его руки окурок и демонстративно выбросил в окно, — Употребление алкоголя, равно как и курение запрещено правилами проживания в общежитии, а тебе ещё и по возрасту не положено, усёк? — Закончил я, не сводя с него глаз.
Прохоров, насупившись, согласно кивнул, после чего я повернулся к столу и спросил уже нормальным тоном:
Ну, а Вас как звать, бойцы?
Владимир Григорьев, Сергей Плотников, — послышались бойкие ответы.
В ходе дальнейшей беседы я выяснил, что все они учатся на третьем курсе по специальности «Автомобили и автомобильное хозяйство». А вскоре появился и четвертый сосед — Игорь Смирнов — который принёс чайник с кипятком. Как оказалось, у пацанов заварки не было, но, благодаря моей предусмотрительности, чаёк с печеньками под задушевный разговор попить у нас получилось. Разумеется, в ходе беседы всплыл вопрос об ордене, на что мне пришлось ответить по инструкции:
Я служил в войсках НКВД, и так получилось, что всё, связанное с моей службой засекречено, то есть является военной тайной. Так что, парни, ни слова больше, вы мне лучше вот о чем расскажите… — и разговор вновь сместился на обсуждение порядков в техникуме и общежитии.
На следующее утро я, в составе колонны студентов, уныло бредущей по заснеженным тротуарам, без десяти восемь прибыл в техникум. Запаса времени мне хватило, чтобы сдать шинель с буденовкой в гардероб, и пользуясь подсказками, полученными вчера от соседей по комнате, найти аудиторию, в которой было первое занятие моей группы. Вошёл я уже перед самым звонком и, встретив удивлённые взгляды студентов, поспешил представиться:
Здравствуйте! Меня зовут Ковалев Андрей Иванович, и я не преподаватель, как, наверное, кое-кто успел подумать, а ваш новый одногруппник.
Затем, осмотревшись, я приметил свободное место на первой парте и, под заинтересованными взглядами студентов, занял стул рядом с худощавым пареньком лет пятнадцати. Впрочем, большинство студентов имели аналогичный возраст и лишь семеро студентов из тридцати, занимавшие места на «камчатке», имели возраст более двадцати лет.
Вскоре появилась преподаватель литературы — Елена Викторовна, начинающая полнеть неухоженная женщина лет сорока, которая, проверив по журналу наличие студентов (моя фамилия уже была вписана последней строкой), начала сразу с места в карьер:
Товарищ Ковалев, в порядке знакомства, скажите, нам пожалуйста, что вы думаете об отражении классового антагонизма в пьесе Горького «На дне»?
Во тётка даёт! Прямо с порога — и к ногтю! Но, хорошо ещё, что я это пьесу в школе проходил и при подготовке к ЕГЭ повторял, так что поехали:
Эта пьеса была написана Горьким в одна тысяча девятьсот втором году, когда большая часть населения Российской Империи, да и сам Алексей Максимович не видели ясных перспектив ликвидации царского строя. Однако, уже тогда, будучи настоящим идейным революционером и марксистом, Горький со всем присущим ему мастерством… — и в том же духе ещё минут пять, хотя мог и все двадцать, но Елена Викторовна, видимо, сообразив, что я могу так разглагольствовать до конца урока, остановила меня.