Утро Судного Дня
Шрифт:
«Спокойно, — сказал себе Грива. — Мы появились вместе, но нас разделили. Почему? Считают, что мы опасны? Интересно, что плохого может сделать семнадцатилетняя беременная девушка военной базе „Аладдина“? Разве она похожа на трехглазого? Нам не доверяют. Настолько, что господин Ю даже требует от нас избавиться. Могу ли я доверять Хокусаю? Не исключено, что я для него сейчас — не друг и не подчиненный, а часть опасного эксперимента, подопытный экземпляр… Нельзя давать никаких зацепок. Никто не должен знать, что для меня значит
— Пожалуй, хочу, — медленно, словно раздумывая, ответил Артём. — Сейчас?
— Да. Сейчас. Возможно, что другого раза у тебя не будет.
Глава четвёртая
«Мы умерли…»
— Изнутри вход прикрывают звуковая завеса и голограмма, — сказал Хокусай, открывая очередной «лепестковый» затвор. — Так что запомни место.
— Угу, — пробормотал Грива, отстегивая «липучки» своего «больничного» комбинезона.
— Что ты делаешь? — спросил Хокусай.
— Так будет лучше. — Грива сбросил на пол одежду, шагнул в створ и окунулся в тишину. Здесь не было птиц и насекомых, не было шелеста листвы, потому что не было ветра. И вода в ручейке тоже текла совершенно бесшумно. Зато трава под ногами была настоящей. И пахло здесь намного лучше, чем в других помещениях базы. Но даже с десяти шагов Грива чуял, что вода в маленьком ручейке — «мертвая», стерильная: регенерат, прошедший через систему очистки.
Когда Артём вошел, Даша не оглянулась. Она все так же смотрела на свою ладонь, с которой ссыпался песок.
В царившей здесь тишине сухой шелест падающих песчинок был слышен так же отчетливо, как и легкое дыхание девушки.
Когда песок «вытек» весь, девушка зачерпнула еще одну горсть и вновь бездумно смотрела, как сыплются песчинки.
— Даша! — позвал Артём.
Девушка повернула голову.
Она узнала его не сразу… Но все-таки узнала. Улыбнулась неуверенно:
— Ар Т’ом?
— Дашенька… — Грива опустился на песок рядом с ней. Подумал: как хорошо, что он избавился от «больничного» комбинезона. В нем бедняжка могла бы Артёма и не признать.
Ему нестерпимо хотелось обнять ее, спрятать, согреть, растопить прозрачную мертвую пленку в ее глазах.
Но он помнил: за ними наблюдают. Нельзя. Надо держаться.
Смуглая ладошка легла на его руку.
— Ты теплый, — сказала девушка. — Мы умерли, Ар Т’ом?
— Нет, любимая. — Слова чужой речи были так естественны, словно это был родной язык Гривы. Хорошо. По крайней мере говорить они могут безбоязненно. Этот язык даже «Головастый» не вдруг расшифрует. — Мы живы. Мы вернулись… Я вернулся в тот мир, откуда пришел. И ты — со мной.
— И я с тобой… — эхом откликнулась Даша. — А мои родичи? Что с ними?
— Не знаю, — сказал Грива. — Здесь только мы двое. Я должен тебя предупредить, Дашенька… — Артём на мгновение запнулся, подыскивая слово: — Мы не среди друзей. И… Ты должна быть храброй.
Она ответила не сразу.
— Я буду такой, какой ты хочешь. — На миг сквозь маску безразличия проглянула та, прежняя Даша. Выглянула и пропала.
— Ты мне не веришь, — догадался Грива. — Дашенька!
— Мы умерли, — прошептала девушка. — Здесь такая тишина, Ар Т’ом, такая страшная тишина…
Артём не выдержал: обнял девушку, прижал к себе… Ее тело было вялым, незнакомым… Только запах остался прежним.
— Дашенька… Любимая…
Он обнимал ее, укрывал, защищал, прятал, как прячут в ладонях слабенький зарождающийся огонек. Он осторожно пил ее дыхание — и возвращал его, наполнив собственной жизнью.
— Я здесь, здесь, с тобой… — шептал Артём. — Дашенька, проснись, ты нужна мне, нужна…
Он обнимал ее — и белое пламя, рожденное в глубине времен, просыпаясь внутри них, обнимало, пронизывало…
Артём вспомнил всё.
Всё, что с ним было там, в прошлом.
Но это было не главное.
В какой-то чудесный миг Артём понял: их уже не двое.
— Единство… — прошептал Грива.
«Где двое собрались во Имя мое — и Я там…» — вспомнилось давнее, из детства.
Там, в прошлом, он не понимал, что это такое. Наверное потому, что там не было Бога. Или Артём так и не смог Его почувствовать. Здесь Бог был с ними.
В какой-то ничтожно краткий миг Артём очень четко ощутил Присутствие. Это было, как… Нет, этому не существовало аналогий. Что-то подобное мог бы чувствовать управляющий контур штурмового крыла, когда пальцы пилота касаются активирующего сенсора. Священный трепет Близости…
Сознание Артёма было слишком крохотным, чтобы осознать сколько-нибудь заметный фрагмент Мироздания. И познать он успел лишь крохотную частицу его. Крохотную, но важную. Получить ответ на один-единственный вопрос. Тот, который, не ослабевая, жил в нем с того момента, когда он, Артём Грива, заглянул в прожженное в броне отверстие и встретился взглядом с существом, которое примитивные и слепые представители человечества назвали «пессимистом».
Теперь Грива знал, кто пришел в мир иллюзорного будущего, сотворенный пентагоновскими умниками. Теперь Артём знал это совершенно точно. Но, увы, он понятия не имел, что делать с этим знанием. И не знал никого, с кем мог бы им поделиться.
Кроме Даши.
— Я тебя спасу, девочка, — пробормотал он по-русски. — Еще не знаю как — но спасу.
— Не меня — нас, — тоже по-русски ответила Даша. Это было так естественно — слышать, как его любимая говорит на его языке, что Грива почти не удивился.
— Нас, — согласился Артём. — Только пожалуйста, говори на своем языке. Нас не должны понимать чужие.
— А на каком языке я говорю? — удивилась Даша. И Грива понял, что ошибся. Даша и говорила на своем языке. Ему показалось.