Утверждение христианства на Руси
Шрифт:
Идейная основа ”Древнейшего” свода. Как уже отмечалось, идеологическая программа Ярослава Мудрого заключалась в подъеме и утверждении авторитета Киевской Руси в рамках христианской Эйкумены как великого государства, достойного контрагента двух империй — Восточной (Византии) и Западной (Германии). Эта платформа, настойчиво пропагандированная в различных сферах общественной жизни, добилась определенного признания — не только в теоретическом, но и практическом плане (вспомним широкоизвестные династические связи киевского князя с наиболее могущественными династиями Европы того времени.
Феодальная идеология, порожденная слиянием политической иерархии с землевладением, а следовательно, — с династическими отношениями, само понятие государства проецировала в понятие правящего дома. Следовательно, авторитет Руси неминуемо должен был воплотиться в авторитет Рюриковского дома, представителем которого выступал Ярослав. Между тем, это была династия узурпаторов, чьи права на киевский престол выглядели более чем сомнительно. Основоположник династии Рюрик [361] был приглашен на Ладожский престол в связи с междоусобной смутой в Славии в конце 60-х годов IX в. Его государственные прерогативы были ограничены ”рядом” — договором с местной элитой. Этот договор он грубо нарушил, введя в Ладоге принцип единовластия, — вопреки активному сопротивлению местных феодалов. Власть в Киеве Олег, действовавший от имени малолетнего Игоря Рюриковича, захватил в 882 г. при помощи оружия и ценой убийства законного киевского правителя — кагана Аскольда.
Эти неприятные для Ярослава факты создавали компрометирующий исторический фон для амбициозных политических претензий киевского престола. Отсюда — стремление ”подправить” историю, изобразить реальный ход событий в таком свете и в такой интерпретации, которая устранила бы неприятные аспекты авантюризма, насилия и противозаконной узурпации.. Эта тенденция ярко отразилась в летописании времен Ярослава и последующего времени.
Вне всякого сомнения адептам новой концепции нравилась история добровольного приглашения Рюрика на Ладожский престол. Этот эпизод занял в утверждаемой схеме гипертрофированное место как начальный момент государственного развития Руси. Из летописных текстов были тщательно изъяты все сообщения о конфликте Рюрика с местной верхушкой [440, с. 9], о восстании Вадима Храброго [там же], о бегстве ладожских вельмож к Аскольду [там же] и т. п.
Наиболее выразительным проявлением фальсификаторской деятельности авторов ”Древнейшего” свода был пересмотр изложения, посвященного последнему представителю Киевской династии — Аскольду, убитому в 882 г. Прежде всего это относится к известиям о личности Аскольда (и его брата Дира, который неизменно фигурирует рядом). В третьей редакции ”Повести временных лет” читаем: ”… и бяста оу него (Рюрика. — М.Б. ) два мужа не племени его, на боярина. И та испросистася къ Цесарюграду с родом своимъ, и поидоста по Дънепру, идучи мимо, и оузрђста на горђ городокъ, в въспрошаста, ркуще: ”Чии се городъ? ”Они же ркоша: ”Была суть три братья Кии, Щекъ, Хоривъ, иже сдђлаша городъ сии, и изъгыбоша, а мы сђдим въ городђихъ и платимы дань Козаром”. Аскольдъ же и Диръ остаста в городђ семь, и многы Варягы съвокуписта, и начаста владђти Польскою землею” [250, с. 15].
Таким образом, получается, что приблизительно в то время, когда Рюрик утвердился на Ладожском престоле, Киев захватили два норманских ”боярина” — Аскольд и Дир. Достоверность этого рассказа подорвана самим изложением. Неверно, что киевляне в середине IX в. платили дань хазарам. Неясно, кто правил в городе в момент появления здесь норманских авантюристов. Совершенно неправдоподобно описан захват власти никому не известными ”боярами” — без всякого сопротивления со стороны местного населения и т. п.
Вариант третьей редакции ”Повести временных лет” убедительно опровергается свидетельствами других источников. В древнерусском летописании наряду с ним существовала автохтонная версия, оспоренная и замолчанная официальной киевской концепцией. Так, Никоновская летопись сообщает об участии Аскольда в походах 860 и 863 гг. на Византию [440, с. 7—8]. Следовательно, он занимал киевский престол еще до появления Рюрика на берегах Волхова. В статье ”О князи Рустемь Осколдђ”, помещенной в этом же своде [440, с. 13], об Аскольде и Дире говорится как о законных киевских правителях.
Наиболее важным, однако, считаем свидетельство иностранных источников, которые использовали неизвестные нам древнерусские хроники и не зависели от официально утвержденной на Руси тенденции. Так, польский хронист XV в. Ян Длугош писал: ”После смерти Кия, Щека и Хорива их дети и потомки по прямой линии господствовали над рутенами в течение многих лет. Наконец наследство перешло к двум родным братьям — Аскольду и Диру, оставшимся (управлять) в Киеве, тогда как много других из народа рутенов, которые из-за большого роста населения искали себе новых мест для жительства, будучи недовольными их главенством, пригласили трех князей из варяг, так как не могли прийти к соглашению относительно избрания кого-либо из своей среды. Первый из этих (князей. — М.Б. ) по имени Рурек, сел в Новгороде, второй — Синев — в Белом Озере, третий — Трувор — в Зборске” [93, с. 139; 807, р. 48].
Следовательно, по Яну Длугошу, Аскольд и Дир не только русские (полянские) правители, но и прямые потомки Кия, законные наследники киевского престола, которые должны были не захватывать власть в Киеве, а беречь ее от посягательств со стороны внешних претендентов. Из дальнейшего изложения у Длугоша становится ясным, что последние Киевичи погибли от руки Игоря, сына Рюрика (NB: не Олега, а именно Игоря!), после чего и в Южной Руси утвердилась династия Рюриковичей.
Происхождение этих сведений о русских делах до сих пор является предметом дискуссий. В распоряжении хрониста был какой-то неизвестный нам летописный кодекс, отличный от ”Повести временных лет”, обладавший достаточно высоким источниковедческим качеством и поэтому достойный самого пристального внимания [749; 755, с. 340—378]. Е. Перфецкий считал, что это был свод, составленный при перемышльской епископской кафедре [470; 861]. Это мнение выглядит вполне правдоподобным, хотя и не может считаться окончательно доказанным.
Попытки взять под сомнение достоверность Длугошевой версии, в частности стремление объяснить цитированный выше текст как следствие недоразумения, неудачного сокращения летописного изложения и искусственного сближения совершенно разных фрагментов [341], не выдерживают критики. Добавим, что реликт летописного прототипа обнаружен в Новгородской первой летописи, подвергшийся, правда, существенной деформации в плане официально утвержденной версии [441, с.106].
Аналогичные свидетельства встречаем у Матвея Стрийковского, который писал в XVI в.: ”Когда в Руси, лежащей на юге, Аскольд и Дир, потомки Кия, в Киевском княжестве господствовали, народы русские широко размножились на северных и восточных землях” [881, р. 113, 193]. Возможно, не без влияний хроник XV—XVI вв. эта версия попала в Киевский Синопсис. Здесь выступают ”два нарочита мужа…, аще идоша отъ колена основателя и перваго князя Кiевскаго Кiя, Осколдъ и Диръ” [611, с. 27].
Добавим, что арабский автор Х в. ал-Масуди упоминает о Дире, называя его славянским царем [170, с. 137].
Убийство Аскольда и Дира в третьей редакции ”Повести временных лет” описано также в фантастическом виде, в духе псевдофольклорных преданий: ”Поиде Олгъ поемъ вои свои многы — Варягы, Чюдь, Словђны, Мђрю, Весь, Кривичи [И приде къ Смоленьску съ Кривичи] [41] и прия городъ и посади в нем мужъ свои. Оттуда поиде внизъ и пришедъ взя Любечь и посади мужъ свои… И придоста къ горамъ Киевьскымъ, и оувидђ Олгъ, яко Осколдъ и Диръ княжита, и похорони вои въ лодьяхъ, а другыя назади остави, а самъ приде, нося Игоря молод [а] и приступить под Оугорьское, похоронивъ вои свои. И посла къ Асколду и Диру, глаголя, яко гостье есмы, идемъ въ Грђкы от Олга и от Игора княжича, да приидета къ роду своему, к намъ. Аскольдъ же и Диръ придоста, и выскакаша вси из лодђи, и рече Олгь къ Асколодови и Дирови: ”Вы неста князя, ни роду княжа, но азъ есмь роду княжа”. И вынесоша Игоря: ”съ сынъ Рюриковъ”. И оубиша Асколода и Дира, и несоша на гору, еже ся нынђ заветь Оугорьское, Олминъ дворъ; на тои могилђ поставилъ [Олъма] божницю святого Николы, а Дирова могила за святаго Ориною. И сђде Олегъ, княжа в Кыевђ, и рече Олегъ: ”Се буди мати городом Рускымъ” [250, с. 16—17].
41
Эти слова, пропущенные в Ипатьевском списке, вставлены нами из Лаврентьевского [320, с. 23].