Уважаемые отдыхающие!

Трауб Маша

На этом пляже прошло детство Ильича и Славика. Как и детство Светки. Только Галино детство не здесь прошло. Она, когда выходной выдается, на пансионатский пляж ходит. И плывет строго до буйков, не дальше. Не любит дикий.

А там хорошо. Совсем близко к берегу торчит камень. С него малышня прыгать учится. Мелко, по пояс, самое оно. Ногами дно достанешь, оттолкнешься. Камень небольшой, скользкий, но все очередь соблюдают, никто не толкается. Только если замешкаешься, могут подтолкнуть или прыгнуть сверху, «притопить». Ногу об камень расцарапаешь, вперед быстрее думать будешь, ловчее забираться. А скоро нога сама выемки знакомые находить будет безошибочно. Быстро выныривай и отплывай, дай следующему прыгнуть. А притопят, так нахлебаешься. Первые уроки выживания, социальной адаптации здесь, на этом камне, проходят. Есть и свои правила – малышне руку дать, на камень подтянуть. Подождать, пока вынырнут и отгребут

по-собачьи. Иногда, правда, на мелкий камень взрослые ребята приходят. Дурачатся, ныряют на мелкоте. Лучше не лезть – зашибут. А если полез, то шуруй быстрее – соответствуй. А если не соответствуешь, то тебя учить начнут. Поднимут высоко – ребята здоровые, уже волосатые во всех местах, – раскачают и швырнут подальше. А ты летишь и думаешь, что лишь бы не пузом. Пузом больнее всего приземляться на воду. Вот и сворачиваешься в воздухе в спасительную «бомбочку» – жопой падать не так страшно. Да, про жопу-то забыли рассказать. «Жопа» – это тоже название прыжка. Но за него старшие тоже могут раскачать и выкинуть. Жопа – это когда трусы снимаешь, причем белым задом к пляжу, ко всей публике, никак не по-другому, и прыгаешь, а в полете надо успеть себя шлепнуть по голому заду. Жопа – это весело. Все гогочут. Особенно если трусы в приземлении до щиколоток спадут, а то и вовсе свалятся. И выскакиваешь из воды – там же мелкотня – со всеми причиндалами наружу. А потом ныряешь и трусы ищешь по дну. Опять же старшие могут трусы словить и смотреть, как ты по дну ползаешь.

Местный дресс-код тоже все соблюдают. Плавки есть у всех – эка невидаль. Но плавки – для отдыхающих мужиков. Местные все в семейниках. Еще раз прав Федор, повторявший как мантру: «Здесь вам не Европа». В Европе нашего мужика сразу узнаешь – по плавкам, в которых он по пляжу рассекает. Европейцы аж слюной поперхиваются от возмущения – неприлично ведь вот так, чтобы все богатство видно. Есть же купальные шорты. Да что про них говорить? Они девочек маленьких, по слухам, даже двухлетних, в купальники наряжают, а без купальника – нельзя. Не то что у нас – раздолье. До пяти, а то и шести лет дети голожопые на пляже. А девочки лет до одиннадцати – без верха, только в трусах. И ничё – никто не удивляется. Дети же. Бабули еще сплетничают, что, говорят, там у них, за границей, дети в море в памперсах купаются специальных. Чтобы, не дай бог, не пописало дите в воду. Это ж какой вред! Всем известно, что памперсы вредны – от них у мальчиков бесплодие бывает, потому что все там перегревается. Так-то. Да и что будет, если дите в море пописает – там же не моча, а, считай, божья роса.

Следующий этап взросления – большой камень, который в море. Это не камень вовсе, а кусок то ли бывшего причала, то ли еще чего. Там есть ручки – забираться удобно. Не так скользко – водоросли мягкие, как трава. И уже оттудова можно рыбкой тренироваться. Глубоко, дна не достать. Камень не высокий, если даже животом приземлишься, не больно. Прыгаешь, пока желудок не отобьешь. Но рыбкой не хочется. А хочется «бомбочкой», «солдатиком» или «скелетиком». Или высший пилотаж – сальто в воздухе скрутить, корявое, конечно, но все же. Малышня тоже на большой камень побыстрее рвется, но всему свое время. Дорасти сначала надо. Научиться отгребать не по-собачьи, а кролем. Девчонки еще ладно, могут и по-девчачьи отплывать, а с пацанов спрос строгий – плыви нормально, как мужик. Гребки делай. Пока не научишься, старшие на камень не пустят. Тут тоже своя этика. Заплывать с глубины, там удобнее, камень пологий. И не мешать тем, кто уже стоит, прыгать готовится. Когда волны, забираться тяжело. Волна подбрасывает, на камень закидывает и снова уносит в море. Не успел зацепиться, тебе ручкой машут «до свидания». С камня отдыхающие любят прыгать. Но тоже сразу понимают порядок. Если камень местные занимают, то не лезь, жди, когда освободится. А если отдыхающие набегают – с детьми или парни с дамочками накрашенными, то местные тоже не лезут. Пока мужики с камня сигают, выпендриваются, дамочки стоят, смотрят, улыбаются, а сами сползают в воду аккуратненько, задницей, чтобы не макнуться и тушь не размазать.

Ну и, наконец, буна. Та, к которой теплоходы пристают. Технический ведь пляж. С буны лет с десяти прыгают. Иногда и раньше. Здесь называется буна, а приезжие называют волнорез или пирс. Русским же языком написано краской: «С буны прыгать запрещено».

Мальчишки сигают гроздьями, поднимаются по здоровенным шинам, которые по бокам буны прикреплены для теплоходов. Вынырнуть, подцепиться, подтянуться. Сначала одна нога, потом другая, опять подтягиваешься. Вылезаешь. И тут же снова вниз. «Рыбкой» никто не прыгает. Тут в воздухе такие кренделя можно навертеть – ногу выставить, ручкой помахать, руки на груди сложить, будто умер. То есть «скелетиком». Каждый как может изощряется. И снова, в порядке общей

очереди, на шину, подтянуться, вторая нога, снова подтянуться. Здесь уже без церемоний – силенок не хватает, пшел вон, скинут с колеса – иди тренируйся. Ногу не можешь задрать – снова пшел вон. Пихнут, скинут. Если без очереди влезешь, притопят так, что мало не покажется. Отплевываться замучаешься. Но есть правило – никто с буны не сбрасывает. Не по правилам. С шины могут, если за дело, но не с буны. Кодекс чести.

Но и это еще так, баловство. Вот с перил буны сигануть – это уже что-то. Высоко, страшно. Дно точно ногами достанешь, хотя глубоко. Только солдатиком, по-другому никак. Войти мягко, чтобы пятки не отбить. Пятки, оказывается, больнее отбивать, чем живот. Так что кренделя выписывай в воздухе, а в последний момент успей сгруппироваться – руки по швам, ноги ровные. Только так можно в воду входить. Но пацаны помогут. Рядом двое в воде дежурят, если что – нырнут и вытащат. Потом те, кто уже прыгнул, дежурят, и так по очереди.

Но следующий трюк самый восхитительный. Это тебе не с буны прыгать. И даже не с перил. Нужно дождаться, когда подойдет теплоход, и прицепиться за якоря. Якорей два – с двух сторон. Поэтому и седоков два. По двое на одном тоже можно, но неудобно, далеко не уплывешь. Теплоход отчаливает, и теперь – кто дольше не сдрейфит. Кто быстрее отпустит руки и спрыгнет, тот проиграл. Далеко не заплывают – капитан все равно орать начнет как полоумный. Прыгаешь с якоря почти в открытое море и гребешь к берегу. Счастье. А еще большее счастье, если работает дядя Коля.

– Дядь Коль, брось! Дядь Коль, брось! – кричат мальчишки.

И дядя Коля бросает в воду швартовочный канат. Мальчишки на него гроздьями цепляются, как обезьяны, и плывут далеко-далеко. С канатом можно далеко. Если дядя Коля выпил, то есть добрый, то долго канат не поднимает. Сидишь на канате, и восторг – даже круче, чем на бананах и надувных таблетках. Это – для отдыхающих. По-настоящему, чтобы уписаться от восторга, – на канате. Руки обдерешь, пока держишься, ладони горят, потом плывешь до берега, и все равно восторг.

Ильич, едва уснув, снова проснулся – в туалет захотелось. Море приснилось, канат этот, на котором все детство просидел. Пошел в сортир, заглянув к Славику. Он здесь же – в спальне. А Ильич на диванчике. Спит сын. Сейчас хорошо спит, а раньше каждую ночь кричал.

Этот этаж всегда заброшенным стоял. Тот вход, который считался черным и куда Федор дверь насадил на кодовом замке, на самом деле вовсе и не черный. Выходит на террасу, под кипарисы. А настоящий черный вход за каштаном. Маленькая дверка, деревянная, вовсе без всяких замков. Про нее знают только местные дети и обслуживающий персонал. Играют в прятки и прячутся за этой дверью. Никто найти не может. Особенно если местные играют с детьми отдыхающих. Те всегда водами остаются. А местные довольны – за дверь, и нет их. Хоть обыщись.

Если кто-то из родителей зовет ребенка, а ребенок не откликается, – только что во дворе бегал и вдруг как сквозь землю провалился, – ищи его за каштаном, за дверью деревянной. Ильич, Галина Васильевна, Настя, Федор, Светка сразу идут туда и выводят пропавшего.

– Где же ты был? – восклицает мать или бабушка.

Но дети укрытие не выдают, не раскалываются. Даже столичные, избалованные, молчат как партизаны.

Посторонние сюда не суются – в коридорах темно. Конечно, свет есть. Но надо встать на стремянку и подкрутить лампочку, тогда она зажжется. Когда уходишь, лампочку опять чуть вывинчиваешь. Выключатель тоже есть, только давно сломан. Так что щелкай не щелкай – света не будет. Первые комнаты, которые ближе к выходу, стоят запертыми. Ильич и сам не помнит, когда заходил сюда в последний раз.

Раньше эти комнаты предназначались для подающих надежды молодых художников, приезжавших на этюды студентов-отличников, победителей конкурсов и прочего талантливого подрастающего поколения. Им доставались самые плохие комнаты – душные, окнами на кухню столовки и мусорку. Да и окна маленькие, узкие. Чтобы молодежь знала свое место, понимала, как труден путь наверх. А наверх – это в хорошие комнаты, с видом – хошь на море, хошь на горы. На море – для членов союзов, конечно же.

Там своя терраса. Огромная, просторная, со стульчиками – белье развешивай, кури, вино пей, видами любуйся. И тихо. Только море и слышно. А в тех номерах, которые с видом на горы, – не уснешь, если трезвый. Окна на площадь выходят, где главный винный магазин поселка, еще одна столовая, два ресторана и единственный проход по лестнице наверх, собственно в сам поселок. Где живут местные, где сдают комнаты частники, где дешевле. Чем выше от набережной, тем цена за комнату ниже. А их пансионат, считай, на самом почетном месте – центральными воротами на набережную, окнами на главную улицу. До винного – минута, до набережной – минута.