Уважаемый господин дурак
Шрифт:
Это чемпион Бразилии по боксу господин Гастон. На следующей неделе он выйдет на ринг против Енэкура. Мы с этой девушкой — журналисты газеты «Дейли Геральд».
И Такамори позвал Гастона, который в тот момент заглядывал в салон игральных автоматов, не имея ни малейшего понятия о драме, которая разворачивается вокруг его личности.
— Господин Гастон, пожалуйста.
— Да. Да.
— Пожалуйста, господин Гастон.
— Да. Да.
— Нокаутируйте этого типа. — Такамори говорил на английском, которого ни Гастон, ни этот парень не понимали. Некоторое
Когда все закончилось, Томоэ бросило в дрожь. Сердце ее готово было выскочить из груди.
— Такамори! — Тот как раз вытирал со лба пот. — Мы должны как можно скорее уйти отсюда.
И они быстро пошли, таща за собой Гастона, при виде которого лица подвыпивших встречных прохожих изумленно вытягивались. Томоэ продолжала дрожать, даже когда они дошли до перекрестка перед залом Мусасино.
— Ты действительно вытащил нас из этой неприятной истории.
Такамори, видя, что его акции выросли в глазах сестры, начал хвастаться:
— Да я мог бы расправиться и с десятью такими.
— Давай остановимся и отдохнем где-нибудь. Сердце никак не уймется.
Они как раз стояли перед кафе «Куйен», откуда доносились звуки французского шансона. Это кафе было известно тем, что в нем создали псевдофранцузскую атмосферу — этакий «кусочек Парижа».
— Я уверена, что вам это понравится, Гастон-сан.
— Это ужасное заведение, — запротестовал Такамори, глядя на кафе с отвращением. — Здесь собираются студенты и прочие, кто помешан на французской культуре. Меня даже тошнит от этого.
Но коль скоро вблизи не наблюдалось другого подходящего места, они все же вошли внутрь. В кафе было темно, как в аквариуме, поскольку даже днем толстые шторы закрывали окна и тусклый свет ламп на золоченых стенах придавал лицам посетителей желтый цвет рыб за стеклом.
Оглядевшись, Такамори подумал, что даже независимо от освещения в лицах присутствующих было что-то рыбье. Например, глаза вон того богемного вида молодого человека со сросшимися бровями: казалось, он поглощен решением глубокой философской проблемы, — были в точности такими же, как у серой кефали. И вон та девушка, с восхищением внимающая слащавой мелодии шансона, похожа на рыбу оризия, а средних лет мужчина, который тихо беседует с ней, выглядит также отталкивающе, как и сайда.
Такамори никогда не понимал, чем могли нравиться подобные кафе. Он не принадлежал к тем, кто глубоко вздыхает над чашкой крепкого кофе, слушая шансон о «душе поэта».
«Куйен» притягивал особую породу молодых японцев, которые увлекались всем французским. Как молодые «русские», одетые так же, как, по их представлениям, одеваются русские рабочие, собирались в определенных барах, где пели русские народные песни, — так и эти франкофилы в беретах и с французской книгой под мышкой стекались в кафе подобные «Куйен», чтобы вздыхать под звуки французского
Что касается Такамори, он вообще не знал, как вести себя в подобных местах, и чувствовал бы себя значительно свободнее в каком-нибудь соседнем баре. Но коль скоро Томоэ оплачивает счет и они к тому же только что пережили неприятное приключение, ему ничего не оставалось делать, как последовать за ней и Гастоном в это кафе.
Едва они уселись, за соседним столиком Томоэ увидела своего сослуживца Осако и окликнула его. Заметно удивившись встрече в подобном месте, Осака поставил на стол чашечку чая, которую элегантно держал в руке, и подошел к их столу. Он был хлыщевато одет и еще больше, чем обычно, походил на угря.
— Такамори, я хотела бы представить тебе Осако-сан, который работает у нас на фирме. Он внук барона Осако.
— Ах вот как — значит, вы и есть Такамори-сан. Томоэ мне много о вас рассказывала, — отозвался внук барона почти женственным голосом.
— А это... — Томоэ какой-то миг помедлила, — Гастон Бонапарт. Он приехал из Франции и остановился у нас.
При слове «Франция» лицо Осако мгновенно напряглось — да и не только у него. Сидевшие за соседними столиками тоже повернулись и устремили на них взгляды.
— Вы не будете столь любезны, чтобы разрешить мне присоединиться к вам?
— Пожалуйста, — с раздражением ответил Такамори: он уже понял, что почти все посетители кафе с интересом за ними наблюдают.
Без дальнейших церемоний Осако пододвинул свое кресло к их столику и сразу вступил в беседу с Гастоном.
— Для меня большая честь иметь возможность поговорить с настоящим французом.
— Да, да. — Гастон протянул большую руку и поздоровался с Осако.
— Каждый, кто приходит в это кафе, — большой любитель французского искусства.
Как раз в этот момент Такамори случайно взглянул на входную дверь и увидел за нею парня в куртке, который хотел продать Гастону непристойные фотографии. И в этот раз он был не один. Рядом с ним с ноги на ногу переминался мужчина крепкого телосложения в ярком спортивном костюме. По внешнему виду он вполне мог сойти за бывшего боксера. Периодически они прижимались лицами к стеклянной двери, чтоб получше разглядеть столик Такамори. В панике Такамори стал искать глазами другой выход из кафе и, не найдя его, понял, что им еще придется встретиться с этими бандитами.
— Вам понравился Токио? Очень грязный город, не так ли? А вот Париж — великолепный город... Мировой центр искусств... каштаны и Сена. Токио — такое ужасное место, его даже нельзя сравнивать с Парижем, верно?
Обращаясь к Гастону и Томоэ, Осако продолжал высказываться о Токио и Японии в подобном тоне. Презрение к стране, в которой родились, и к городу, в котором жили, было одной из характерных черт франкофилов. Гастон смотрел на Осако, широко раскрьш глаза, и по выражению его лица невозможно было сказать, понимает ли он, о чем речь. Но даже недалекий в таких делах Такамори понял, что Осако фактически адресовал свои слова не Гастону, а Томоэ.