Увечный поручик или приключения советского сержанта в 19 веке
Шрифт:
«Немец, он и в России немец», — подумал Евгений, слезая с коня.
Ворота без скрипа отворились, молодой человек, очень похожий на Фридриха Мюллера, поздоровался в поклоне:
— Позвольте представится, господин граф: Артур Мюллер, выпускник земледельческого училища.
— Евгений Львович, так и зовите без всяких «господин граф». Если подружимся, то можно и Женя. Что с Фридрихом Федоровичем?
Губы молодого Мюллера дрогнули:
— Кажется, чахотка.
«Твою мать!» — выругался про себя Аркадьев и пошел в дом за Артуром. Надрывный сухой кашель был слышен уже в сенцах и у Жени заныло под ложечкой: «Господи, как не вовремя!»
На кровати, на высоких подушках лежал старший Мюллер, сильно похудевший на лицо, которое по бледности мало отличалось от подушек. Увидев Евгения, управляющий присел в кровати и хрипло произнес:
— Как же я вас подвел. — И покачал головой.
Аркадьев обнял старшего Мюллера, правда, задержав дыхание и не прикасаясь к лицу.
— Вы не думайте, многое сделано по вашему плану, да и сыну я все передал, — торопливо прохрипел Фридрих. — А то, что мужички недовольны — это временно, осенью получат расчет зерном и забудут обиды.
Евгений успокоил больного и сказал, что он здесь надолго. Потихоньку он приложил руку ко лбу: температура была высокой.
— В конце мая не уберегся и промочил ноги, а переобуться времени не было, — покачал головой управляющий. — Старый дурак!
«Не похоже на чахотку, скорее воспаление легких, значит шанс есть», — подумал Аркадьев, а вслух сказал, обращаясь больше к Артуру:
— Я еду за доктором в Курск, а ты, Артур, найди в деревне травницу и сделайте отвар из солодки, мать-и-мачехи, ромашки и поите непрерывно. Еще настой чеснока в молоке три раза в день. Да, обязательно найдите барсучьего жира, по ложке с молоком. Температуру компрессами не сбивайте.
Он старался вспомнить, чем еще лечили воспаление в 1970 году, но ничего больше не вспомнил, кроме пенициллина.
— Так был фершал, говорил охлаждать тело надо, — озабоченно проговорил старший немец.
— Вот именно, фершал, хорошо не коновал, а я доктора привезу, — уже выходя сказал Женя. — Больше пейте воды, завтра буду с доктором.
Выйдя из ворот, он увидел подъехавший экипаж и скомандовал вознице:
— Захар, разворачивай, едем в город, не заезжая в Климово. До обеда надо доехать.
— Так, барин, лошади притомились, да и покормить надо.
— Полчаса даю, покорми лошадей и едем.
Женя пошел с Артуром к бабке-травнице, которая была по совместительству повитухой, нашли у нее все травы, а вдобавок сушеной малины. Захар уже сидел на козлах с насупленным видом, а конь был привязан сзади.
— Все помнишь? — спросил Евгений Артура и дождавшись кивка, бросил:
— Трогай.
Ехали молча и не быстро, Захар жалел лошадей, а Аркадьев понимал, что спешить уже поздно. В городе он увидел аптеку и велел остановится. Владелец аптеки Норин оказался пожилым и добродушным, а на просьбу указать лучшего доктора в городе ответил категорически:
— Лучший Карл Миронович Унру, до его приемного отделения минут десять ехать прямо по улице.
«Опять немец, но это даже лучше», — усмехнулся Аркадьев.
Ровно через десять минут он увидел вывеску доктора и дал полтинник Захару:
— Вон трактир, иди поешь, но водки одну стопку, понял? Жди там, я скоро.
Доктор принимал не один, еще два фельдшера работали рядом в соседних кабинетах, так что очереди к доктору не было.
«Видимо дорого берет, эскулап», — промелькнуло в мозгу.
Карл Миронович, несмотря на свою национальность родился в России и на немецком говорил с акцентом. Родитель его держал аптеку в Киеве, там же дал сыну медицинское образование в университете Святого Владимира. Убедившись в избытке врачей в Киеве, отправился временно в Курск, да так и живет здесь уже 25 лет, обзаведясь обширной частной практикой и солидным домом. Пользуясь известностью, он брал за лечение несколько больше других коллег, но и клиенты его были не бедные; для бедных он держал фельдшеров.
Постучавшись, Аркадьев вошел в кабинет и увидел чеховского Ионыча, толстого, очкастого и мордатого. «Неужели он лучший?» — расстроился Женя и, поздоровавшись, рассказал о беде.
— Это что же нужно ехать за 20 верст? Молодой человек, за такой визит я беру не меньше 15 рублей.
«Он меня за нищего принимает», — озлобился Женя, но вслух сказал:
— Да, понятно. Хотелось бы сразу взять лекарств в аптеке, чтобы не выезжать лишний раз из нашего захолустья.
— Обычно при пневмонии я назначаю камфору и хинин, — не почувствовал иронии толстый доктор.
— Если вы готовы, то экипаж на улице, а в аптеку по пути заедем, — почти подобострастно сказал граф, а сам подумал: «И здесь камфора!»
Чтобы не стеснять упитанного врача, больше напоминающего банкира, Аркадьев поехал верхом, не обгоняя экипаж на случай, если доктор захочет поговорить, но тот молчал всю дорогу, уставившись в пол экипажа.
Благодаря длинному летнему дню доехали еще засветло. Доктор долго осматривал и слушал Мюллера, при этом его одышка была никак не меньше, чем у больного. Написав кучу бумажек, Карл Миронович еще полчаса объяснял, как применять лекарства. К счастью, все, что предложил Женя, доктор одобрил.
Переночевав в господском доме, где нашлась более-менее приличная комната, доктор после еще одного визита к больному уехал на экипаже, получив свои 15 рублей. Удивительно, но кроме слов у постели больного, Евгений не услышал от него ничего, так и не поняв, хороший он доктор или индюк надутый.
Через день у больного спала температура и через два стал откашливаться. Аркадьев возликовал и начал наводить порядок в имении.
Глава 18
Именно в снах человек возвращается туда, где ему было хорошо и куда уже не вернуться никогда. И это очень-очень грустно. В старом доме своего имения в Вяземском Аркадьев жил уже третью неделю. И что-что, а спать он должен был хорошо, потому что до предела выматывался днем, а в доме тишина, свежий воздух, чистая постель. Он и спал хорошо, но сны все были из прежней жизни и настолько замечательные, что утром хотелось рыдать и выть. Человек с расшатанной нервной системой, наверное, так бы и сделал, но Женя свои нервы укрепил в чужой семье и в Советской армии. А потому просто вздыхал о будущем, как о давно умершем родственнике и отправлялся менять прошлое, которое для него стало настоящим.