Увядание
Шрифт:
– Она скоро умрет, и он сможет уделять нам больше времени, – воодушевленно повторяет она.
Мне тошно от того, как мало для нее значит жизнь Роуз. Хотя чем ее слова хуже того, что сказал мой брат о ребенке, который до смерти замерз на крыльце нашего дома прошлой зимой?
Когда я его нашла, чуть не расплакалась. Но брат предложил не трогать лучше тело, пусть служит предупреждением для всех, кто подумывает влезть к нам в дом.
– Мы здорово потрудились над замками. Они скорее умрут, чем смогут их взломать, – сказал он.
Надо. Приходится. То был очередной случай из этой категории. Много позже, когда я
– Плохо, что ты такая чувствительная, – сказал он. – Это прям как мишень у тебя на спине.
А если здесь другой случай, Роуэн? Вдруг в этот раз моя чувствительность сыграет мне добрую службу. Мы с Роуз не можем наговориться. Мне нравится беседовать с ней, и я уж постараюсь не упустить возможности узнать о Линдене побольше и понять, как привлечь его внимание.
Но проходят дни, за днями недели, и я понимаю, что мы стали по-настоящему близки. Да уж, угораздило меня. Подружилась с умирающей! Пусть так, мне нравится с ней разговаривать. Она рассказывает мне о своих родителях, они были из первого поколения и погибли в результате какого-то несчастного случая в дни ее совсем ранней юности. Они дружили с отцом Линдена, так она и попала в этот дом, стала невестой.
Она рассказывает мне о матери Линдена, молодой жене Распорядителя Вона во втором его браке. Она умерла при родах Линдена. Вон с самого начала был так поглощен своими исследованиями, настолько одержим идеей спасти сына, что больше не женился. Роуз говорит, что если бы он не был талантливым врачом, так увлеченным своей работой, то стал бы предметом всеобщих насмешек. Он один из ведущих генетиков штата, владелец успешной клиники в городе. Она рассказывает, что до Линдена у Вона был еще один сын. Он прожил двадцать пять лет, умер, и его кремировали еще до того, как родился Линден.
Вот, думаю я, что роднит меня с мужем. До того, как у родителей появились мы с братом, у них было еще двое близнецов. Они родились слепыми, с плохо сформированными конечностями. Близнецы так и не научились говорить и дожили только до пяти лет. Подобные отклонения среди потомства генетически безупречного первого поколения большая редкость, но иногда случаются. Их называют деформациями. Видимо, мои родители не в состоянии были произвести на свет детей без генетических странностей. Хотя мне стоит поблагодарить их за гетерохромию. Не исключено, что как раз она и уберегла меня от выстрела в голову в темноте того фургона.
Мы с Роуз обсуждаем и приятные вещи, цветущую сакуру, к примеру. Я уже настолько доверяю Роуз, что рассказываю об отцовском атласе и о том, как переживала из-за того, что не застала мир в его лучшую пору. Заплетая мне косы, Роуз говорит, что если бы она могла выбирать, где жить, то поехала бы в Индию. Она бы носила сари, расписывала все тело хной и, может, даже проехалась по улицам города верхом на слоне, обвешанном драгоценностями.
Я крашу ей ногти в розовый цвет, а она лепит на мой лоб наклейки со стразами и камешками.
Однажды днем, когда мы уютно лежим рядышком на кровати и объедаемся разноцветными леденцами, я не выдерживаю:
– Роуз, как ты все это терпишь?
Она поворачивает голову на подушке и смотрит на меня. Язык у нее темно-красного цвета.
– Что?
– Тебя
Ее губы раздвигаются в улыбке. Она задумчиво смотрит в потолок, вертя в пальцах фантик.
– Это была моя идея. Я убедила его, что будет лучше, если новые жены привыкнут к дому заранее. – Она зевает и прикрывает глаза. – Вдобавок в обществе его уже начали поддразнивать. У большинства Комендантов от трех до семи жен, по одной на каждый день недели. – Эта мысль кажется ей такой забавной, что она начинает смеяться, но смех тут же переходит в приступ кашля. – Но Линден другой. Распорядитель Вон несколько лет уговаривал его жениться. Все без толку. И вот он наконец согласился, но при условии, что сам сможет выбрать себе невест. Со мной у него выбора не было.
Все это она говорит спокойно, ни на секунду не теряя на удивление безмятежного выражения лица. Меня беспокоит, что я стала ее любимицей только из-за светлых волос, благодаря своему отдаленному с ней сходству. Она замечательная девушка, умная и хорошо начитанная. Неужели она еще не поняла, что я никогда не полюблю Линдена и он наверняка не станет любовью всей моей жизни, как это случилось с ней, а он, в свою очередь, никогда не полюбит меня так, как любит ее? Неужели она и впрямь не догадывается, что, несмотря на все ее старания подготовить меня, я никогда не займу ее место?
6
– Что-то хочется сыграть во что-нибудь, – заявляет Сесилия.
Дженна, не отрывая взгляда от своей книги, откликается:
– Вот уж не проблема.
Она лежит, вальяжно растянувшись на диване, свесив ноги с подлокотника.
– Да нет, не в виртуальные лыжи или на клавишах, – не сдается Сесилия. – В настоящую игру!
Она с надеждой смотрит в мою сторону, но я знаю только одну игру, ту, в которую играла с братом. Правила простые: расставляешь по кухне шумовые ловушки и надеешься пережить ближайшую ночь. Когда меня схватили Сборщики, я ее вроде как проиграла.
Я удобно устраиваюсь на широком подоконнике в гостиной, забитой виртуальными спортивными играми, здесь есть и клавишная панель, которая может заменить целый симфонический оркестр. Поджав под себя ноги, я смотрю в окно и любуюсь апельсиновыми деревьями, усыпанными цветами. Их лепестки слегка дрожат, и издали кажется, будто деревья облюбовала для отдыха стайка крошечных белокрылых пташек. Окажись Роуэн здесь, он бы не поверил своим глазам. Эта прекрасная картинка, такая живая и благополучная, не имеет ничего общего со знакомыми видами Манхэттена, заросшего чахлыми, блеклыми, едва пробивающимися сквозь асфальт сорняками. Покупные гвоздики со стойким запахом холодильной камеры больше похожи не на цветы, а на результаты научных опытов.
– Ты что, не знаешь ни одной игры? – На этот раз Сесилия обращается прямо ко мне. Чувствую на себе пристальный взгляд ее карих глаз.
Ну, была одна игра с бумажными стаканчиками и бечевкой – и с девочкой из соседнего дома. Открываю рот, чтобы рассказать ей об этом, но вдруг спохватываюсь. Не собираюсь делиться с сестрами своими тайнами, нашептывая их в бумажные стаканчики. Вообще-то у меня всего один настоящий секрет – план побега.
– Может, рыбку виртуальную поудим? – спрашиваю я и, даже не смотря в ее сторону, тут же понимаю, что мое предложение встречено без энтузиазма.