Увязнуть в паутине
Шрифт:
— Ты преувеличиваешь, — сказал Шацкий. — Здесь тебе не Сицилия. Наверняка мы говорим о нескольких типах, которые снимают под прикрытием какую-то контору в Варшаве, где они играются в стр-р-рашных эсбеков, потому что они вынесли из картотеки несколько папок. Я же буду делать свое.
Венцель скривился.
— Преувеличиваю? Поправь меня, если я ошибаюсь, но разве восемьдесят девятом году взорвалась некая бомба «К», которая вызвала, что неожиданно испарились все ёбаные красные аппаратчики, дворняжки на советских поводках, эсбеки, персональные источники информации, секретные сотрудники и вообще вся эта тоталитарная чернь? Я вот что тебе скажу: тебя подкупят или запугают. Может даже еще сегодня, как только они узнают, что ты со мной беседовал. Просто так, на всякий случай.
— Ты
— Я знаю тех, что были здесь перед тобой. Все такие же стойкие и непоколебимые. Все они говорили, что я их не знаю. С той поры я не слышал ни про них, ни про дела, которыми они занимались. Я без претензий. Такова жизнь: если в частном порядке есть что терять или есть что получить, свое мнение очень легко поменять.
2
На работе он начал с того, что договорился на следующий день с доктором Еремияшем Врубелем. У него в голове появилась безумная идея процессуального эксперимента, но чтобы его провести, вначале нужно было уточнить все подробности с доктором. Забавно, но Врубель, который так раздражал его проявлением превосходства и глупыми шуточками в ходе беседы, записался в его памяти человеком симпатичным и достойным доверия. И он с охотой встретится с ним.
После того он позвонил Кузнецову. Полицейский звонок принял, но, как и всегда, он был в паршивом настроении.
— Теоретически кое-чего есть, а практически — ноль настолько громадный, что в него можно вложить все бабки, прокрученные бандой Пискорского, [135] в банкнотах по десять злотых, — ответил он на вопрос о продвижениях в исследовании прошлого Теляка. — Мы нашли соучеников из лицея, которые помнили только то, что такой был. Нашли студентов из его группы, которые помнили то же самое. Нашли его сотрудников по Варшавскому графическому предприятию, куда он попал после института. Большая часть его вообще не помнила, только один мастер припомнил, что парень быстро учился и желал экспериментировать с новыми технологиями. Что тогда, наверняка, означало струйные принтеры, впрочем, не имею понятия.
135
См. сноску на стр. 5.
— Можешь забыть про Теляка, — после некоторого колебания сказал Шацкий. — Там мы ничего не найдем. Похоже на то, что мы касались в прошлом не тех людей, что следовало.
— Отлично! — Олег не скрывал разочарования. — Но если ты желаешь, чтобы теперь мы искали его дружков по начальной школе или кого-то другого, то для этой работы найди себе другую районную комендатуру или попроси поддержку со стороны столичной комендатуры.
— Да ты не бойся. Это все мелочи. И, возможно, последние проверочные действия в данном следствии. Слушай, — снизил он голос и осмотрелся по кабинету; тут вспомнились все рассказы Подольского и Венцеля, — а вернее, не слушай, так как это не телефонный разговор. Нам нужно поговорить лично.
— О'кей, я и так собирался ненадолго выйти, могу заскочить и на Кручую.
— Нет, это не совсем хорошая идея. Встретимся ненадолго на ступенях перед Министерством сельского хозяйства. Через четверть часа.
Кузнецов театрально вздохнул, прошептал замученным голосом «ладно» и положил трубку.
Шацкий посвятил эту четверть часа на то, чтобы кратко записать то, что услышал от Венцеля, и на проектирование собственных гипотез.
Он размышлял над тем, чего конкретно хочет от Кузнецова, и что, собственно, должен ему сказать. Неужто он уже сам мыслит словно параноик? Похоже на то. Понятно, что он ему все расскажет, и они вместе подумают, как действовать. Ведь они же всегда так делали. Шацкий вырвал листок из блокнота и разделил его на две половинки. На одной он выписао фамилии лиц, выступающих в деле, на второй — лозунги, соответствующие людям, имеющим связь с убийством 1987 года. Можно ли их каким-то образом объединить? Существуют ли — кроме, скорее всего, Теляка — какие-то общие моменты? Сейчас он был уверен, что, как минимум, один. Но вовсе не исключал, что этот след фальшивый. Или же, что человек, объединяющий эти две истории, вовсе не будет тем, о котором он сейчас думает. К счастью, у него имелась идея, как это узнать.
И, как обычно, когда он уже стоял в двери, зазвонил телефон.
— Это пан прокурор Теодор Шацкий? — спросил мягкий голос, принадлежащий пожилому мужчине. Шацкому этот голос не был известен.
— У телефона. Кто говорит?
— Я старый знакомый Хенрика Теляка, когда-то мы работали в одной фирме. Думаю, нам следует поговорить. Через полчаса я буду ждать вас в итальянском ресторане на Журавей, в том самом, что между Кручей и Братской. Надеюсь, что пан сегодня еще ничего не ел, так что с удовольствием приглашаю пана пообедать.
Венцель был прав. Еще сегодня.
3
Мужчина заказал воду и ждал. Хотелось кофе, но уже выпил два, а сегодня давление — как атмосферное, так и артериальное — металось во все стороны. Все равно же он не откажется выпить маленький экспрессо после еды, а пить дополнительный кофе сейчас было бы глупо.
Он знал об этом, но, тем не менее, страдал. Забавно, как мелкие привычки способны превратиться в одержимость.
Прокурор Теодор Шацкий прибыл пунктуально в срок. В костюме цвета водянистого серебра, выпрямленный, уверенный в себе. Не раздумывая и не разглядываясь по залу, он подошел к столу мужчины и уселся с другой стороны. Руки мужчине не подал. Из него получился бы неплохой офицер. Прокурор не заговаривал, мужчина тоже молчал. В конце концов, он решил тишину прервать, у него не было времени играть в буку до вечера.
— Не знаю, известно ли пану это место, но лучше отправиться к повару, чем ожидать официанта. Можно присмотреться, что он там делает, поговорить, выбрать. А прежде всего: самому собрать салат.
Шацкий кивнул. Мужчина — очередная привычка, перешедшая в манию — взял немножечко рукколы и моцареллы, прокурор выбрал жареные на решетке артишоки и баклажаны, римский салат, немного вяленых помидоров. Для основного блюда — все еще не обменявшись ни словом — тортеллини с рикоттой и грибами, а еще каннеллони, фаршированные шпинатом, в соусе из горгонзолы. [136] Похоже, только лишь в Краковских аллеях подавали пасты, лучше чем здесь.
136
Очень-очень коротко: тортеллини — итальянская разновидность пельменей, рикотта — сыр, с которым тортеллини готовят; каннеллони — толстенные макароны, которые, как правило, фаршируют мясом, рыбой или овощами.
— Вы меня будете пытаться подкупить или запугать? — спросил Шацкий, когда они вернулись к своему столу.
Балл в его пользу. Если молчал так долго, поскольку раздумывал, как начать разговор, то оно этого стоило. Такого начала мужчина не ожидал. Теперь необходимо было слегка отступить, что сразу же ставило его в худшей позиции. Руккола показалась мужчине более горькой, чем обычно.
— Я вижу, что пан привык одеваться опрятно, — сказал он, указывая на костюм Шацкого.
— Лично я предпочитаю определение: элегантно.
Мужчина усмехнулся.
— Элегантность начинается с десяти тысяч. Пан всего лишь опрятен.
— Следовательно: взятка. Говоря по правде, с какого-то времени мне интересно, сколько вы мне предложите. Так что, может пропустите вступления и обозначите сумму. Мы будем знать исходные позиции еще до того, как принесут заказ.
Второе очко То ли он и действительно с ним играется, либо и вправду для него важны деньги. Неужто все было бы так просто? Мужчина уже столько знал о прокуроре Шацком, что позабыл: он плохо оплачиваемый государственный служащий, столь же жадный к деньгам, как и все остальные. Он чувствовал себя разочарованным, но, и действительно, можно устроить все дело перед тем, как принесут макароны. Мужчина глянул на сидящего несколькими столиками далее мужчину. Тот кивнул, давая понять, что на прокуроре нет подслушки или какого-либо иного оборудования для записи.