Уйди-Уйди

Коляда Николай Владимирович

ЕВГЕНИЙ. Ты шалашовка…

АНЖЕЛИКА. Ну, ну, говори дальше, скажи, скажи, и помни, что я тебе пообещала, Женьшеньчик, ну? Что сказал, повтори, ну?

Евгений молчит. Анжелика хохочет.

Трусятина. Трусы длинные. Семейные. Семейный ты человек. Шалашовка, говорит. Скоты такие. Вам лишь бы выпить, да потереться, а более — ничего. А если того, и другого не дашь — ты уже не нужна, ты уже — иди, гуляй. А и хорошо, что я такая. Вот такая — и всё! Думаешь, завидую замужним, этим бабам, что по улице ходят — у которых мужики, квартиры, семья. Нет, не завидую. Да, у меня — нету ничего. И не будет. Хотела вот с тобой попробовать, да куда там! Зато знаешь, какая у меня радость бывает, когда приходишь на случку в чужую квартиру, к нему, любимому на

одну ночку, а его жена — уехала к папке, к мамке ли, дура, уехала — мужика одного оставила… (Открыла балконную дверь, дышит воздухом, кричит на улицу.) Дуры-бабы! Никогда не оставляйте мужиков одних, не отпускайте их ни на шаг от себя, слышите?! Потому что я, Красная Шапочка, на стрёме всё время! (Хохочет, вошла в комнату, выпила, закурила.) Так вот, ты не знаешь, какой это кайф, счастье: ходить в её тапочках, надевать её халат, мыться — в её ванной мыться! — а потом ложиться в постель — в её постель! — с её мужиком! Ай, счастье! Это я к одному офицерику тут ходила, у него жена уезжала. И не стыдно, ни капли, не-ка. Мстишь ей, падле такой, что вот — у нее всё есть: ванная с зеркалом, мебелишка, кроватка, мужик красивый, а у тебя — нету. У меня — нету ничего и не будет! Зелёный угол и двухвостки. И не стыдно, только охота ей мстить, падле! Гладишь его, мужика этого, и думаешь: я хоть и сорока-воровка, хоть на часик у тебя, но я покажу тебе всё, что умею, мой миленький, чтоб ты запомнил меня на всю жизнь… Нет, не надо тебе уходить от своей дуры, живи с ней, только знай, миленький, что есть и другие бабы, получше твоей раскладушки, которая тебе каждое утро — свежую рубашечку, штаны со стрелками, чтоб обрезаться можно было, яичницу с помидорами, и ты только из-за этой яичницы с нею и живёшь, идиот, счастье на яичницу променял! Живи, но знай, что есть и другие, такие как я, хорошие, но несчастные, которые только и видели, что стенки с комарами и далеко-далеко — баню с голыми мужиками. (Пауза.) Только посмей сейчас сказать что, только прокомментируй, Женьшеньчик. Я тебе сделаю то, что обещала. Потому что — готова сорока-белобока, вызрела, убью любого.

ЕВГЕНИЙ. (Мотает головой.) Всё равно я тебя люблю и тебе прощаю всё.

АНЖЕЛИКА. (Смеётся.) Трусятина, боишься что мне сказать? А я же тебе спецом говорю, чтоб тебя разозлить и чтоб ты в драку полез, а я тебя — побью тогда… Ну?

ЕВГЕНИЙ. (Молчит.) Сама трусятина.

АНЖЕЛИКА. То-то и правильно, бойся. И вообще — надоел, уйди. Уйди, сказала, ну?!

Села на пол, коленки к себе прижала. Евгений идёт в коридор. Выключил свет. Включил. Ходит по коридору в тапочках, зло пинает пакеты. Валентин на кухне проснулся, кричит вдруг:

ВАЛЕНТИН. Помогите! Помогите! Сюда идите! Кто-то хоть! Скорее!

Людмила бежит на кухню, включила свет. Валентин сидит на раскладушке, мотает головой.

ЛЮДМИЛА. Что? Приснилось что?

ВАЛЕНТИН. Людмила, дайте мне руку, рядом ко мне сядьте, у меня страх…

ЛЮДМИЛА. Чего?

ВАЛЕНТИН. Ну, что ж меня все бросили, я ж говорил: я не могу один…

ЛЮДМИЛА. Ой, беда, как котёнок, как ребятёнок, это что ж такое…

Села на табуретку, смотрит на Валентина, хлопает его по щекам.

Ну? Очнулся? Проснулся? Потягушечки? Воды дать? Или опохмелиться? С бодуна-то думка одна, нет? Что, как? Перепелиная болезнь? Что надо?

ВАЛЕНТИН. Ничего не надо, так вот посидим минутку. Сейчас всё пройдёт… Спасибо вам.

Пришёл Евгений, шатается, смотрит на Валентина.

ЕВГЕНИЙ. Ехать надо.

ЛЮДМИЛА. Слушай, хозяин, иди, проспись тоже, а потом будешь с разговорами… Без тебя разберусь тут…

ЕВГЕНИЙ. Ехать ему надо…

ЛЮДМИЛА. Да что пришёл-то, зараза два раза? Не видел, как человек просыпается? Ну, проснулся, всё уже. Иди.

ЕВГЕНИЙ. Мне поговорить с вами надо.

ЛЮДМИЛА. Иди туда. Сейчас поговорим.

ЕВГЕНИЙ. Мне серьезно надо.

ЛЮДМИЛА. Идите, сказала. Ну?!

ЕВГЕНИЙ. Я что? Ничего. Всё чётко. Только оговорить кое-что надо.

ЛЮДМИЛА. Сейчас поговорим, пятый раз тебе, глухому, говорю, ну? Иди!

Евгений пошёл к столу в коридоре, сел, ест что-то. Анжелика в окно смотрит.

ВАЛЕНТИН. (Трёт руками голову.) Сколько уже на часах?

ЛЮДМИЛА. Три ночи. Вставайте, раз проснулись. Скоро поедете. Я ждала, чтоб все проспались, сама не спала. Бабушка вот тоже не спит. Измучилась она вся. Помрёт, наверно, скоро. Ладно, пора уже всем. Похмелю вот вас — и давайте все.

ВАЛЕНТИН. Правильно. Спасибо. Давайте все, что ж.

ЛЮДМИЛА. Ну, а что, оставить вас всех? Ну да. Серёги уехали, и вам пора. Кто в Америку, кто на Кавказ, кто в деревню — по домам. Надо и честь знать. А мы останемся тут. У меня завтра работа целый день. А у вас ещё адреса. Вот, идите по ним.

ВАЛЕНТИН. Ваш последний был.

Евгений вернулся, стоит на пороге кухни, качается.

ЛЮДМИЛА. Нет, никто тут не останется. Нечего. Всё. Точка. Наженилась. Ухожу на пенсию. Давайте, за стол, отходную и — по домам все, зараза два раза. Хватит, хватит, мы будем по-старому жить, четыре калоши, жить будем, как жили…

ЕВГЕНИЙ. Я буду с вами тут жить.

ЛЮДМИЛА. Будешь, будешь. Похмелились и — вперёд. Пошли, говорю, за стол, чего тут сидеть.

Валентин поднялся, идёт за Людмилой в коридор, Евгений следом. Сели за стол. Молчат.

(Дёрнулась вдруг, обернулась назад.) Ой!

ВАЛЕНТИН. Что?

ЛЮДМИЛА. Будто укусил кто меня.

ВАЛЕНТИН. Куда?

ЛЮДМИЛА. За бок.

ВАЛЕНТИН. Комар?

ЛЮДМИЛА. Да нет, спят они.

МОЛЧАНИЕ

ВАЛЕНТИН. А ребята? Уехали?

ЛЮДМИЛА. Уехали. Нашумели, накричали, денег вот кучу надавали, за три месяца вперёд за квартиру и — уехали. Жалко чего-то их стало. Хорошие были. Ну да, пусть живут, как хотят, лишь бы счастье было у них. Есть оно где или нет? А? Ой, беда…

Евгений положил руки на стол, уснул.

Вот, армия. Уснула. (Пауза.)

ВАЛЕНТИН. А можно свет выключить? Глаза режет.

Людмила встала, выключила свет.

Спасибо. (Пауза.) А почему это так светло?

ЛЮДМИЛА. Не знаю.

ВАЛЕНТИН. А-а, это стены радиоактивные, вы говорили и они — светятся, да?

ЛЮДМИЛА. Да прямо что.

Молчат. А в коридоре и вправду светло, видно всё. Сидят Людмила и Валентин, молчат. Долго молчат. Вздыхают. Евгений спит.

ВАЛЕНТИН. Надо же, как светло… Светится что-то. (Пауза.) Ну, прощайте, Людмила. И простите.

ЛЮДМИЛА. Ладно. Трусы ваши я с дерева вилами достала. Поезжайте, зараза два раза. (Пауза.) Вы ж говорили, что у вас там дом, семь комнат… Нету, значит?

ВАЛЕНТИН. Квартира — такая же как ваша.

ЛЮДМИЛА. Значит — нету. А зачем врали? Соблазняли бабу бедную? Да зачем я вам понадобилась? Здесь хотели поселиться? Шило на мыло поменять?

ВАЛЕНТИН. Нет, просто подумал: а вдруг у меня там дом, в Краснодарском крае, и я там живу.

ЛЮДМИЛА. Ну, вот теперь оно и видно, что вы в дурке лежали. Ну, как не стыдно? Что, вот так и ездите туда-сюда, где обломится, где получится, так, что ли? Ой-ой…

ВАЛЕНТИН. Простите. Рассказывал вам и даже поверил, что он, дом, есть, так сказать. Вот, утром выхожу — виноградинку отщипну, съем, потянусь, сяду под фейхоа — знаете такое растение? — съем одну киви, сорву ромашку, погадаю, закричу жене: «Людочка, иди ко мне, золотце, мы с тобой под фейхоа посидим, подышим свежим воздухом, посмотрим в сторону синих голубых гор! И захвати с собой коробку конфет „Ромашка“, я тоже съем одну, Людочка!» (Пауза.) Могло ведь быть со мной такое? Могло, так сказать.