Уздечка для сварливых

Уолтерс Майнет

Атмосфера в столовой Матильды была напряженной. Джоанна стояла у окна, рассматривая сад, повернувшись спиной к Саре и своей дочери. Рут без перерыва курила, бросая злобные взгляды то на напряженную спину одной женщины, то на чувствующую себя не в своей тарелке другую. Раньше Сара всегда любила эту комнату, наполненную красивыми антикварными вещицами: георгианскими угловыми бюро, старыми выцветшими покрывалами на викторианских стульях и софе, датскими акварелями девятнадцатого века и часами Людовика XVI на каминной полке. Теперь же, после такого недружелюбного приема, впечатление от комнаты стало удручающим.

Шорох автомобильных шин по гравию снял напряжение.

– Я открою, – сказала Рут, вскакивая.

– Даже не помню, как его зовут, – объявила Джоанна, оборачиваясь. – Дугалл, Дуглас?

– Дагган, – ответила Сара. Джоанна нахмурилась:

– Вы знакомы?

– Нет, но

я записала его имя, когда он позвонил вчера вечером. – Сара достала листок бумаги из кармана. – Пол Дагган из фирмы «Дагган, Смит и Дрю», Хиллз-роуд, Пул.

Джоанна прислушалась, как дочь поздоровалась с кем-то в дверях.

– Моя мать, похоже, очень вам доверяла, доктор Блейкни. Почему, как вы думаете? Вы ведь знали ее... сколько, год? – Ее лицо оставалось бесстрастным. «Многолетняя тренировка, – подумала Сара, – чтобы подольше не появлялись морщины». Однако в глазах Джоанны затаилась глубокая подозрительность.

Сара дружелюбно улыбнулась. Джоанна вызывала у нее глубокое сочувствие, зато воспоминания о Матильде беспокоили все больше. Их отношения, в прошлом легкие и ненавязчивые, по прошествии времени превратились в назойливые. Саре не нравилась уверенность пожилой женщины, что она имеет право манипулировать своим доктором после смерти, не спросив при этом разрешения. У Сары не было ни прав, ни желания выступать посредником в битве за наследство между Джоанной и ее дочерью.

– Я в таком же неведении, как и вы, миссис Лассель, и раздражена не меньше вас, – честно призналась Сара. – Мне нужно в магазин, необходимо убраться в доме и поработать в саду. Я пришла лишь потому, что мистер Дагган предупредил: он будет вынужден переносить эту встречу, пока я не найду время. Это было бы еще более неудобно для вас обеих. – Она пожала плечами. – Поэтому я здесь.

Джоанна собиралась ответить, когда распахнулась дверь и вошла Рут, за которой проследовал улыбающийся мужчина средних лет, державший в руках видеомагнитофон и лежащий на нем портфель.

– Мистер Дагган, – бросила девушка отрывисто, снова плюхнувшись в кресло. – Ему нужен телевизор. Можете себе представить, бабуля записала завещание на видео.

– Не совсем так, мисс Лассель, – сказал адвокат, ставя видеомагнитофон на пол рядом с телевизором. Он выпрямился и протянул руку Джоанне, безошибочно определив в ней дочь Матильды. – Здравствуйте, миссис Лассель.

Затем подошел к Саре, которая встала с кресла, и тоже пожал ей руку.

– Доктор Блейкни, здравствуйте. – Он показал на кресла: – Пожалуйста, садитесь. Я прекрасно понимаю, насколько драгоценно ваше время, поэтому не намерен отнимать его больше, чем того требует необходимость. Я нахожусь здесь как один из двух душеприказчиков последнего письменного завещания миссис Матильды Берил Гиллеспи. Второй душеприказчик – мистер Джон Хепгуд, управляющий «Барклайз-банк», Хиллз-роуд, Пул. Мы оба выполняем обязанности душеприказчиков от имени наших фирм. В случае если кто-то из нас прекратит работу в вышеуказанных фирмах, на наше место будет назначен другой. Пока все ясно? – Когда женщины не ответили, он продолжал: – Хорошо, теперь, если позволите, я подсоединю магнитофон к телевизору. – Он достал из кармана, словно фокусник, соединительный шнур. Засунул один конец в телевизор, а другой – в видеомагнитофон. А теперь – шнур питания, – пробормотал адвокат, разматывая провод с вилкой. – Если мне не изменяет память, розетка над плинтусом справа от камина. Вот и она.

Замечательно. Если вам интересно, откуда я знаю, то позвольте объяснить: миссис Гиллеспи приглашала меня сюда, чтобы сделать опись ее имущества, – он одарил всех широкой улыбкой, – исключительно с той целью, дабы избежать ожесточенных споров между сторонами после прочтения завещания.

Сара вдруг осознала, что сидит с открытым ртом с той самой минуты, как юрист вошел в комнату. Мистер Дагган ловко настроил телевизор, потом открыл портфель, достал видеокассету, вставил ее в магнитофон и отошел в сторону, словно предоставляя слово Матильде. Когда на экране появилось лицо Матильды, в комнате установилась такая тишина, что было бы слышно, если бы упала на пол иголка. Даже Рут сидела словно каменное изваяние, временно забыв о сигарете, зажатой между пальцами. Раздался хорошо знакомый голос со скрипучими согласными, которые считались признаком принадлежности к высшему обществу. – Ну что, мои дорогие, – губы Матильды презрительно вытянулись в тонкую ниточку, – уверена, вы теряетесь в догадках, зачем я собрала вас здесь. Джоанна, без сомнения, тихо проклинает меня себе под нос, Рут затаила очередную обиду, а Сара, наверное, уже начинает жалеть, что когда-то была со мной знакома. – Пожилая женщина сухо засмеялась. – Я сейчас

невосприимчива к твоим проклятиям, Джоанна, так что зря стараешься. Ну а твои обиды, Рут, оказались настолько утомительны в последнее время, что, честно говоря, они мне уже наскучили. Впрочем, если загробная жизнь существует, в чем я лично сомневаюсь, там меня они не побеспокоят. – Ее голос несколько смягчился. – А вот что меня действительно волнует, так это раздражение, которое наверняка испытывает сейчас Сара оттого, что я втянула ее в свои внутрисемейные дрязги. Могу лишь сказать в свое оправдание, что я всегда ценила твою дружбу и твою силу характера, Сара. И я не знаю никого, кто еще мог бы вынести ту ношу, которую я собираюсь возложить на твои плечи.

Последовала короткая пауза, во время которой Матильда сверилась с записями, лежавшими у нее на коленях. Какой же наивной казалась Саре ее слепая симпатия к пожилой женщине сейчас, под непривычно жестоким взглядом с экрана и при виде этой ненависти, которую Матильда внушала своим родственникам. Куда же подевалось ее чувство юмора?

– Я хочу четко заявить, что Джоанна является дочерью не Джеймса Гиллеспи, а моего дяди – Джеральда Кавендиша. Он был старшим братом моего отца, и... – она замолчала, силясь подобрать нужное слово, – наша связь началась спустя четыре года после того, как он пригласил нас с отцом переехать к нему после смерти матери. У отца не было денег, потому что наследство отписали старшему брату, Джеральду. Если бы он не позвал нас жить в «Кедровый дом», мы с отцом оказались бы на улице. За это я была ему благодарна. За все остальное я ненавидела и презирала этого человека. – Она холодно улыбнулась. – Мне было всего тринадцать, когда он изнасиловал меня в первый раз.

Сара была шокирована – не столько тем, что рассказывала Матильда, но тем, как она это делала. Такую Матильду она не знала. Откуда такая жестокость, такая расчетливость?

– Он был запойным скотом, как и мой отец. Я ненавидела их обоих. Из-за них все мои надежды построить какие-либо долгосрочные и успешные отношения с мужчинами были разрушены. Я не знала, догадывался ли отец, чем занимался Джеральд. Даже если бы он знал, у меня нет ни капли сомнения, что он и пальцем бы не пошевелил из страха остаться без крыши над головой. Отец мой был тем еще лентяем. Сначала тянул жилы из семьи жены, а потом, после ее смерти, из собственного брата. Я помню его за работой лишь во время избирательной кампании в палату общин, да и то потому, что он считал это легкой дорогой к дворянскому титулу. Сразу после избрания отец вновь превратился в того, кем был на самом деле, – достойного всякого презрения бездельника.

Она замолчала, уголки ее губ опустились от горьких воспоминаний.

– Джеральд насиловал меня на протяжении почти двенадцати лет, пока я наконец в отчаянии не рассказала обо всем отцу. Сейчас я не могу объяснить, почему мне потребовалось так много времени, чтобы решиться; помню только, что жила в постоянном страхе. Я была узницей и в финансовом, и в социальном отношении, кроме того, меня воспитывали в убеждении, что мужчина – непререкаемый авторитет и глава семьи. Я благодарю Бога, что те времена прошли, ибо сейчас авторитет и уважение принадлежат тому, кто его зарабатывает, будь то мужчина или женщина. – Она остановилась перевести дыхание. – Мой отец, разумеется, обвинил во всем меня, обзывал грязной потаскушкой и не собирался ничего предпринимать. Он предпочел, как я и ожидала, сохранять статус-кво за мой счет. Но отец стал уязвим, избравшись в парламент. В отчаянии я пригрозила написать письма в руководство консервативной партии и в газеты, раскрыв всю правду о семье Кавендиш. В результате мы пришли к компромиссу. Мне разрешили выйти замуж за Джеймса Гиллеспи, проявившего ко мне интерес, а взамен я согласилась держать все в тайне. На таких условиях мы попытались восстановить совместное проживание, но мой отец, видимо, испугавшись, что я не сдержу слово, настоял на немедленной свадьбе. Он нашел Джеймсу место в казначействе и отправил нас жить в Лондон.

Последовала еще одна пауза, на этот раз длиннее, пока Матильда переворачивала страницу и поправляла очки.

– К сожалению, я была уже беременна, и когда через пять месяцев после свадьбы родилась Джоанна, даже Джеймс, при всем своем невеликом уме, понял, что он никак не может быть отцом ребенка. В нашей семейной жизни настали трудные времена. Он возненавидел нас обеих и часто избивал, особенно когда выпивал лишнего. Так продолжалось восемнадцать месяцев, пока Джеймс не объявил, к моему великому облегчению, что ему предложили работу за границей и он отплывает туда на следующий день, один. Я ни разу не пожалела о его отъезде, и меня нисколько не волновало, что с ним впоследствии случилось. Его трудно назвать приятным человеком.