Узел (Повести и рассказы)
Шрифт:
— На все ее величество Удача. Ты с ней запросто, а я нет. Если ты уберешь палец, то все равно останешься жив и так же будешь сохнуть и вымирать, а этот случай для тебя будет просто забавным, очередным… Я же нет. Я не удачливый. А ты? — он обернулся к Людмиле. — Ты как с удачей? В контакте?
И только тогда Людмила закричала, тонко, пронзительно:
— Останови-и-и!
Ромка резко затормозил, машину занесло, и все подались вперед. С воем пронеслась мимо встречная, «жигуленок» прочно встал у обочины.
— Остановил. Что дальше? — спросил Ромка.
— С ума сошли! — кричала Людмила. — Кретины!
— И
— Ты пошутил? — Вадька словно стряхнул сон и всем телом развернулся к Ромке.
— А ты думал…
Людмила открыла дверцу и выскочила из машины.
— Бейтесь себе на здоровье, только без меня. Я иду пешком!
— Одежду возьми, — предложил Ромка.
Людмила, не оглядываясь, зашагала по нагретому асфальту. Она была высокая, стройная, с Вадькой одного роста, крепкая. Вадька не отрываясь смотрел ей вслед.
— Психанула, — подытожил Ромка. — Дура. Где ты ее откопал?
Вадим сел прямо, напрягся, коротким движением головы поправил волосы.
— Слушай, Старухин, покупай мои колеса, а? Надоела она мне, хотя жаль старушку. Понимаешь, люблю запах новой машины, а из этой за два года все выветрилось. Бери?
Вадька, не меняя позы, предложил:
— Давай я за руль сяду. Ромка дернул плечами:
— Пожалуйста… Можешь не пробовать. Сам знаешь — ласточка.
Вадька пересел за руль, запустил двигатель и тронул машину. Людмила была уже далеко, и когда Вадька догнал ее, она не обернулась, шла зло и напористо, и волосы колыхались в такт шагам, — просвеченные солнцем, будто таяли в нем. Несколько метров машина шла рядом. Людмила шагала справа, по обочине, и Ромка, высунувшись из окна, говорил:
— Девушка, девушка! Не спэши, девушка, садысь к нам, прокатим…
Вадька надавил тормоз, заставив Ромку стукнуться о дверцу, схватил с заднего сиденья платье, сумочку Людмилы и вышел из машины.
— Ты куда, старик? — забеспокоился Ромка.
Вадька догнал Людмилу, набросил ей платье на плечи и, заглядывая в лицо, боком пошел рядом. Через минуту мимо с визгом пронесся «жигуленок», мелькнули сгорбленная фигура Ромки и руки, крепко держащие руль.
— Мог ехать с ним, — бросила Людмила. — Я одна пойду.
— Не мог, — сказал Вадька. — Оставить бедную женщину на дороге, тем более голой…
Людмила остановилась и в лицо ему выкрикнула:
— Я не хочу с тобой идти! Ясно? Убирайся!
— Ах, вы не хотите? — Вадька улыбнулся и сделал что-то вроде поклона. — Может быть, мы вам опротивели? Может быть, у нас фактура не подходит? — продолжал он нараспев говорить: — Может, вас на свеженькое потянуло?
Людмила сделала шаг и, откинув голову, рассматривала Вадьку, будто оценивала — ладно ли сидит на нем джинсовая курточка? Вадька внезапно смел со своего лица улыбочку:
— Ты же со мной… Все уже знают! Докажи теперь! А еще чего-то…
Она ударила его по лицу. Не ладонью, не пощечину дала, а кулаком ударила умело, по-мужски. Вадька отпрянул, а Людмила быстро пошла вперед, и волосы ее уже не трепетали и не сливались с солнцем, а торчали над худой длинной шеей бесформенной кучей рыжих стружек. И грация, что была в ней минуту назад, исчезла. «Дура! — со злостью подумал Вадька и догонять не стал. — Ромка прав. Корчит из себя девочку…» Он покрутил оставшуюся в его руках Людмилину сумочку. В ней что-то бренчало и шелестело. Ему захотелось трахнуть сумочку об асфальт так, чтобы брызги разлетелись в разные стороны, чтобы памяти не осталось. Однако не бросил сумочку, а нацепил на шею, как носят сумки автобусные кондукторы, и вышел на середину дороги ловить попутную машину.
Автомобили шли, не сбавляя скорости, и Вадька шарахался от каждого, размахивал руками, кричал, но никто не останавливался. Мельком он видел довольные, ленивые лица, неестественно крупные загорелые руки, властно обхватывающие руль, хохочущих мужчин и женщин на задних сиденьях. Кто-то нехотя погрозил пальцем, не шали, мол, юноша, на дороге, кто-то на ходу вышвырнул пустую бутылку, и она не разбилась, ударившись, а с дребезжанием покатилась к бордюру. Лишь какая-то девица в синей «Волге» повернулась к Вадьке и долго на него смотрела, объясняя что-то своему спутнику, наверное отцу. Лицо, смазанное скоростью и блеском стекла, маячило белым пятном, пока даль и горячий воздух не растворили и лицо, и синюю машину. Вадька не пытался больше останавливать попутную, встал на осевой линии, высокий, длинноногий, безразлично провожал глазами зачастившие автомобили и чувствовал себя страшно одиноким, никому не нужным; и будто весь мир от него отгородился, спрятался за стеклами, шторами, японскими жалюзи и проносится мимо, замечая его на дороге как помеху, не более, и никому нет дела, что у Вадьки противно на душе, что он остался один. С трудом запихав руки в узкие джинсовые карманы, Вадька ссутулился и побрел серединой дороги к городу, Ему сигналили, но он не оглядывался.
У знака «Остановка запрещена» тяжелый панелевоз, обогнав Вадьку, заскрипел тормозами, из кабины высунулся шофер, коротко стриженый жилистый парень лет тридцати пяти.
— Эй ты! — крикнул он. — Иди-ка сюда! Вадька подошел:
— Чего?
— Садись. Нашел место для прогулок.
Когда Вадька забрался в кабину, шофер недовольно спросил:
— Лет сколько?
— Двадцать четыре.
— А ума все нет, — определил шофер. — Что, с девчонкой поссорился?
— Нет, — сказал Вадим, — не поссорился. Так…
— Судьбу испытываешь? Знал я одного такого. По Верхоянску. Все храбростью козырял: плевал, говорит, я на эту суету. Удачливым себя считал, заработать больше всех хотел.
— И что? — с любопытством спросил Вадька.
— Ничего. В одиночку на зимней трассе ездить запрещалось — четыреста верст, шестьдесят морозу. Уехал один… Нашли через день. Полетела коробка скоростей, залез под машину. Короче, машина скатилась и баллоном придавило кисть руки. До половины лишь сумел кость перегрызть. Замерз. Шестьдесят градусов не шутка.
— Анекдот, — сказал Вадька.
— Дура ты, — буркнул шофер и прибавил скорость.
Вадька помолчал, обдумывая, и вдруг спросил:
— На колеса там заработать можно?
Шофер насупился, оглядел Вадьку и не ответил.
— Сколько за колеса пахать надо? Год? Пять?
— Пешком ходить надоело? — спросил шофер.
— Колеса — первое дело, — вспомнил Вадька Ромкины слова.
— Попробуй, может, и заработаешь, — безразлично сказал шофер и всю дорогу до города больше с Вадькой не разговаривал.