Ужас глубин
Шрифт:
Коул подошел и встал рядом, держа в одной руке наполовину вычищенную цепь от «Лансера», а в другой — потрепанную щетку из металлической проволоки. Дом избегал встречаться с ним взглядом.
— Это Андерсен, — сказал Дом. Когда он произнес имя, смерть стала реальной. До этого момента можно было еще пытаться не верить в то, что человек мертв. — Я только что узнал от Ани.
— О черт! — Коул на мгновение зажмурил глаза. — А где его жена?
— Рейд отправился искать ее. Они выжили после пятнадцати лет войны с червями, и он погиб здесь.Он погиб сейчас. Ятебе
Смысл.Да, вот в чем все дело. В борьбе с червями хотя бы был какой-то смысл, даже притом что никто не знал, что на самом деле нужно этим тварям, кроме как смести человечество с лица планеты. А сейчас Дом как будто снова оказался в запутанном мире эпохи Маятниковых войн, где он прекрасно понимал и разделял мотивы противника. Людям не стоит затевать войны между собой. Вести такую войну гораздо тяжелее.
Он проверил свой «Лансер».
— Надо было мне полететь с Маркусом…
— Ага, наверное, но…
Слова Коула потонули в грохоте взрыва, и Дом инстинктивно бросился на землю. Спустя долю секунды гигантский шар дыма и огня поднялся над стенами военно-морской базы, и Дом вдруг обнаружил, что бежит прямо туда. Все, кто не был занят непосредственно каким-нибудь делом, последовали его примеру. Он пока не мог понять, где именно произошел взрыв, но похоже было, что это случилось в лагере гораснийцев, за стенами базы.
Если бомба рванула внутрибазы, тогда у КОГ имеются гораздо более серьезные проблемы, чем они думают.
Но это было не так. Коул и Дом добрались до северо-западных ворот как раз вовремя, чтобы увидеть два открытых грузовика, направлявшихся по главной дороге к скоплению гораснийских палаток. Дым поднимался над дальней частью лагеря. Даже Центр вряд ли мог сейчас установить, что там произошло. Гораснийцы щебетали на своем языке, а люди из Центра пытались на языке Тируса выяснить, что случилось. Но это у них плохо получалось.
Инстинкт приказывал Дому то же самое, что и всем остальным солдатам, находившимся на базе: уладить ситуацию, не важно как — помогать ли раненым или оцепить место происшествия. Они быстро направились к палаточному лагерю, но двое тамошних охранников преградили им путь.
— У нас все под контролем, — сказал один из них на тиранском языке. Фраза прозвучала так, словно он заучил ее наизусть, не понимая смысла слов. — Спасибо.
— Там взорвалась бомба,сынок. — Коул всегда готов был помочь. Искренне. — По-моему, это не означает «под контролем».
— Вы хотите что-то сделать? — спросил охранник. Значит, он все прекрасно понимал. — Делайте свою работу, солдаты. Делайте так, чтобы на дорогах не было бомб. Не знаете как? Мы вам покажем. Но потом.
— Вы больше не у себя в Горасной! — рявкнул Дом. — Здесь нет никаких гребаных границ.
— У нас есть обученные люди. Если вы будете тут ходить, будете им только мешать. — Горасниец говорил вполне мирно, но дорогу не уступал. — Спасибо.
Коул взял Дома за плечи, развернул его и повел обратно к базе:
— У нас полно других дел. Ты слышал, что сказал этот человек.
— Сволочи неблагодарные! — Парень был в чем-то прав, но Дом не привык к тому, чтобы его посылали подальше. Он был разъярен — черт, он сам не знал отчего: была ли это реакция на смерть Андерсена, Марии или на любую из сотен других смертей. Он знал только одно: он не хочет просто стоять и думать. Он нажал на кнопку наушника. — Сантьяго вызывает Центр, мы с Коулом вам нужны где-нибудь?
Центр сейчас был завален сообщениями, и последнее, что было нужно диспетчерам, — это солдаты, спрашивающие, что им делать. Однако на случай чрезвычайных происшествий существовал план, и отклонения от него могли доставить Центру еще больше проблем. Матьесон ответил после длительной паузы:
— Можете помочь нам здесь, Дом. Будете принимать вызовы.
— Уже идем, — ответил Дом.
Главный корпус военно-морской базы располагался среди череды казенных пятиэтажных бараков из красного кирпича — винтовые лестницы, лакированные полы, темно-зеленые стены. Дом и Коул с трудом пробились сквозь встречный поток солдат и добровольцев, хлынувший из главных дверей. Дом, перескакивая через две ступеньки, помчался в командный центр, приглаживая на ходу форму, несмотря на то что уже очень давно никто не обращал внимания на внешний вид. Как только он вошел в помещение, его оглушила звуковая волна: переговоры, доносившиеся из громкоговорителей, голоса операторов с телефонными трубками в одной руке и наушниками от раций — в другой. Группа местных жителей возилась около висевшего на стене табло, на котором отражалась информация о происшествиях. Они наносили места стычек на нарисованную от руки карту. Матьесон, не прерывая разговора, развернулся в кресле и показал Дому и Коулу на консоль рядом с Аней.
— Хорошо, что Маркус не взял меня на охоту, — произнесла она непонятную фразу. — Там черт знает что творится. Дом, садись за рацию и найди «Сигму Два». От них что-то ничего не слышно. Коул, ты будешь держать связь с Пелруаном. У них пока никаких происшествий, но мне нужно постоянно знать, что там происходит.
На подбородке у Ани виднелось несколько царапин. Она закатала рукава, и, когда потянулась за телефонной трубкой, Дом заметил у нее над локтем огромный синяк.
— С тобой все в порядке? — спросил он.
— Да, она взорвалась уже позади нас. — Она взглянула ему за спину, на доску. — Однако остальным четырнадцати машинам повезло меньше. Убиты двое гораснийцев, четверо наших, несколько тяжелораненых. Я легко отделалась.
Сидеть в командном центре оказалось гораздо тяжелее, чем представлял себе Дом. Все дело было в ожидании, в невозможности схватить автомат и дать выход напряжению. Шаря по частотам в попытке найти «Сигму», он прислушивался к разговорам. Транспортный отряд пытался привести в действие минный трал, строительные рабочие обнаружили около недостроенного дома подозрительный участок недавно взрыхленной почвы, в операционную требовался электрик, чтобы починить какие-то лампы. Различив слова «тяжелое ранение брюшной полости», он постарался немедленно забыть о них.
Карлос.Иногда бывало, что Дом не вспоминал брата несколько дней подряд, а потом наступало время, когда он не мог думать ни о ком другом, даже сейчас, через семнадцать лет. Годы определенно не излечили его. Просто со временем промежутки между приступами боли становились длиннее. Оставалось только с головой погрузиться в насущные проблемы и не давать прошлому возможности проникнуть в мысли до тех пор, пока ты не почувствуешь, что в состоянии как-то справиться с воспоминаниями.