Ужас победы
Шрифт:
– Да, жизнь не та стала на флоте! – Пока мы поднимались, расчувствовался и каперанг. – Раньше, помню, в девятибалльный шторм в Африку шли – в полстапятом году! А сейчас – хоть вообще в море не выходи! Оружие таким стало, что прям отсюда, от стенки, куда хошь достаем! Избаловался народ!
– Идеалов нет! – Петро утер пот. Видимо, предчувствует головомойку от начальства: контроль за ситуацией утерял!
– Идеалы прежние! – рявкнул Чашечкин.
Вышли из лифта. Светлая восьмиугольная площадка. Сверканье
– Сми-рня! – скомандовал дежурный. Все встали за пультами.
–
Вахтенный офицер Рубанцук! Вахта идет по графику. Цель нарабатывается.
– Вольно. Хотите глянуть? – Чашечкин кивнул мне на перископ.
У Петра пот выступил градом. Полотенце уже насквозь промокло.
Гуляет Чашечкин – похоже, недолюбливает за что-то Петра.
– Куда… глянуть? – неуверенно спросил я.
– А хоть к себе домой! – лихо произнес командир.
– Как?
– А так. – Он кивнул на глазные резиновые присоски перископа.
–
Берешь и смотришь! Через спутник – любая площадка на ладони!
– А можно тогда – на дачу? Комары! Деревенька под Петербургом.
Песчаная улица, дом шесть.
– Рубанцук!
– Е! – откликнулся Рубанцук, прилип скулами к присоскам перископа, как на флейте, поиграл кнопками. – Е! – отлип с легким шелестом и почему-то с изумлением уставился на меня: -
…То ваша жинка?
– Что там? – Я кинулся к перископу. Рубанцук продолжал изумленно смотреть на меня. Я прилип к окулярам… Нет… Все ничего вроде…
Ничего.
Я увидал нашу дачу и жену с дочкой. Окруженные радужным, чуть размытым силуэтом-повтором, они стояли на высоком подоконнике и мыли окна. Из таза шел пар. Да-а-а. Видно, холодно у них! При этом они о чем-то спорили – у дочки даже ноздри побелели. Что ж такое?!. Ну вот, улыбаются… Слава богу!
Я отлип от потных присосок, вздохнул, выпрямился. Слеза, что ли, жжет щеку? Торопливо утерся. И снова – пока не переключили – припал к окулярам.
О! Новое дело! У сосны, ниже подоконника, стоит какой-то маленький коренастый мужчина и спрашивает у жены что-то трудное, судя по тому, как напряженно она морщится, сосредоточиваясь.
Вот, улыбнулась! Поняла? Что именно, интересно? Радостно закивала. Мужик повернулся в профиль, и хотя профиля у него почти не оказалось, я мгновенно узнал его – именно как раз по этому! Кореец Е, который в Вашингтоне конгресс возглавлял, а потом однажды сюда приезжал, перевел две строки из моих сочинений на корейский. Меня ищет! Неужели эта дура не понимает?
– заерзал, но от присосок не отлип. Пусть хоть неполная информация, но будет… Меня ищет! А эта никак не может ничего объяснить ему, крутит красными от воды ладошками, выгибает их, показывает куда-то за угол хибары. Что там?.. Да-а, крупно повезло мне!
Весь извертелся, и почесуха мной овладела, но даже не почесаться
– за трубу руками держусь.
Кореец за угол ушел!.. Нет, это невозможно!
Отлип, стал чесаться, потом на Чашечкина взглянул.
– А со звуком нельзя?
– Не… со звуком нам ни к чему! – Командир как-то странно раскраснелся, покачивался и немного икал. Успел, похоже, выпить, пока я так страстно глядел в пространство.
– Вижу цель! – вдруг гаркнул Рубанцук, прильнувший к соседнему перископу.
“Цель”?! Это что – “цель”? Я снова согнулся к присоскам, сдвинув даже самого командира. Тот – чувствую его плечо! – прильнул к соседнему, оттеснив Рубанцука.
И за стеклышками уже – ни корейца, ни дачи!
Серая стальная граница неба и моря, и на ней – длинный приплюснутый силуэт танкера.
– Товсь! – отрывистая команда каперанга.
За пультами защелкали тумблерами, завыли какие-то движки… На картинку опустилась цепочка из крестиков – самый большой крест наползал на танкер.
– Пли!
Прошла секунда – может быть, все это не правда? – и вдруг точно на крестике, на середине танкера, вспыхнуло пламя и поднялся дымок.
– Цель поражена!
Как жестяная мишень в тире, корабль стал переламываться, задирая нос и корму и проваливаясь серединой.
Я отлип от присосок, желая глянуть в глаза Чашечкину или
Рубанцуку, но им было не до меня: они радостно глядели в глаза друг другу! Все, что досталось мне, – это не очень уверенный взгляд Петра.
– Знал бы ты, чью нефть они возят! – воскликнул Петр.
– Чью?!
Петр открыл рот… потом захлопнул. Понял, что, даже узнав, “чья нефть”, я не успокоюсь.
– Ну… все?..
– Э! Это куда ты? – Петр, догнав меня у лифта, ухватил за плечо.
– До хаты.
– Нас люди ждут!
Опять – “люди”?.. А заменить их на что-нибудь нельзя?
– Сейчас уже… сладкое будет! – Петро лихо подмигнул.
Друзей наших уже не оторвать было от перископов. Мы ушли. Выйдя, я оглянулся на башню – эта “доставаемость” любой точки земного шара взволновала меня. Наверняка скоро “достанут” что-нибудь не то – из-за чего и башне не поздоровится: Чашечкин не угомонится.
– Маленько опаздываем! – сказал Петр.
– Ну, тогда надо было их попросить, чтоб нас в ракету зарядили!
– Да нет – тут близко! – Петро, сочтя этой шуткой, захохотал.
Мы сели в машину.
– Имидж-то будем делать? – Петро поднял полотенце.
– Закинь эту портянку куда подальше! – крикнул я.
– Да нет, эта штука теперь поглавнее нас будет! – Петр бережно убрал “портянку” в портфель.
На его дребезжащей “Ниве” полезли в гору.
На высокой точке хребта вдруг остановились.
– Глядите… Вас ждут! – указал он вниз.