Ужас приходит в полнолуние
Шрифт:
Волкодав заранее всех проинструктировал. И теперь только короткие команды отдавал по рации. Милиционеры и оперативники окружили дом таким плотным кольцом, что через него уже никто не смог бы уйти. Я знал, что рядом с нами, в кустах, невидимые отсюда, засели двое автоматчиков с жестким приказом майора: если придется стрелять, то только по ногам — Головня нужен был ему живой.
В руке у Саши ожил и еле слышно зашипел «уоки-токи».
— Второй, ты там не спишь? — послышался из него негромкий голос Волкодава.
— Не сплю, первый, —
— С твоей стороны все спокойно?
— Да.
— Начинаем через тридцать секунд… Время пошло.
Я почувствовал, как сердце заколотилось быстрее, и невольно облизал губы. Саша уставился на часы. Он, конечно, тоже был в бронежилете.
— Пора, — шепнул Саша, вставая во весь рост. — За мной!
Следом за Сашей я ринулся к пролому в заборе. Саша ловко проскользнул в него, я — за ним, и мы, пригнувшись, помчались через огород к черному ходу в дом.
Дальнейшее происходило в невероятно стремительном темпе. Саша взлетел по ступеням невысокого крыльца, с разбега всей массой — а он мужик не хилый, под девяносто килограммов весом — врубился во входную дверь черного хода, и ее словно сдуло с петель. Мне даже показалось, что только потом, после исчезновения двери, раздался глухой удар и треск дерева.
С другой стороны дома тоже послышался топот, удары, звон разбитого стекла и жуткий рев Волкодава:
— Не рыпайся, гнида! Мозги вышибу!
Потом грохнул один выстрел, второй, раздался чей-то пронзительный вопль, и тут я следом за Сашей через короткий коридорчик ворвался в большую комнату, где уже толпились оперативники. На полу мордой вниз, мыча, лежал полуодетый Головня. Он и не думал рыпаться. Волкодав крепко прижал его коленом к полу: в одной руке майор держал «макаров», приставив его к затылку Головни, а второй рукой ловко и быстро защелкнул наручники на заведенных назад руках рыжего. И сразу же рывком поднял Головню и швырнул на стул, стоявший возле стола, заваленного объедками, окурками и уставленного пустыми бутылками. Тут же за спиной Головни встал один из сыскарей Волкодава. Головня ошалело крутил башкой, видно еще до конца не понимая, что такое с ним приключилось.
А сверху, из мезонина, двое дюжих оперативников по внутренней лестнице волокли матерящегося дурным голосом здоровенного мужика. Я его видел впервые — не местный. Залетный дружок Головни, видать. Мужик уже был в наручниках. На его правом плече, на светлой рубашке, расплывалось пятно крови — явно от пулевого ранения.
Волкодав вопросительно посмотрел на оперативников.
— За топор схватился, сука, — объяснил один из оперативников, Боря Ефремов, происхождение кровавого пятна. — Пожалел гниду. Надо было пристрелить его к ебеней матери, и дело с концом!
Ефремов с размаха врезал рукояткой пистолета мужику между ребер:
— Закрой пасть, гнида!
Мужик, коротко взвыв от боли, действительно сразу закрыл пасть. Тем более что Боря тут же подсек ему ноги и толкнул — мужик сунулся носом в грязный пол и затих.
— Больше в доме никого нет? — спросил майор Борю.
— Только Поливаниха. Там, — кивнул Боря в сторону второй комнаты.
— Давай ее сюда. И понятых тоже.
Волкодав придвинул к себе стул. Не торопясь, основательно уселся, повернулся к Головне и вкрадчиво спросил:
— Ну что, милок? Допрыгался до сто второй «бэ»?
Майор имел в виду расстрельную статью Уголовного кодекса — умышленное убийство из хулиганских побуждений. Так что, если учесть прошлые подвиги Головни, теперь ему вполне реально светила вышка. От майоровой реплики Головню аж затрясло, он попытался было встать, но Волкодавов сыскарь с силой пихнул его обратно и за плечи придавил к стулу.
— Ты что, охренел, начальник?! Мокруху шьешь? Не выйдет! Что вам от меня надо, волки позорные, за что повязали?! — заорал Головня, с ненавистью уставившись на майора. — Да я вас, сук гнилых…
И дальше пошла сплошная матерщина, перемежаемая невнятными угрозами.
Волкодав с любопытством смотрел на беснующегося Головню и молчал. В этот момент Боря Ефремов ввел в комнату Поливаниху — судя по ее опухшему сизому лицу, она гудела уже дня три, не меньше. За ней вошли понятные, две насмерть перепуганные бабульки — соседки Поливанихи. Поливаниха и бабульки остановились у дверей, явно боясь идти дальше — Головня продолжал вопить, как резаный.
— Заткнись, Головкин, надоел, — лениво процедил Волкодав, и Головня в ту же секунду послушно умолк. По его бледному лицу катился пот, зрачки были расширены; он часто, прерывисто дышал, облизывая пересохшие губы, — я все это хорошо видел, потому что стоял в паре метров от Головни, за спиной майора.
— Гражданка Поливанова, подойдите поближе, — попросил майор Поливаниху.
Та робко приблизилась к майору, стараясь дышать в сторону. Волкодав протянул руку вбок, к одному из оперативников, и сразу же в ней очутился прозрачный пластиковый пакет. В нем лежал длинный окровавленный нож с красной пластмассовой рукояткой в форме рыбки. Волкодав положил пакет с ножом на стол перед Поливанихой.
— Вам знаком этот предмет, гражданка Поливанова? — обратился майор к Поливанихе. — А если знаком, то кому он принадлежит?
Та наклонилась, разглядывая лежащий в пакете нож. Выпрямилась и с явным злорадством сказала:
— А как же, знаком, знаком. Вовкин это ножик. — Поливаниха кивнула на Головню. — Вовка завсегда с ним по грибы ходит. А чегой-то он весь в кровище? Неужто убил Вовка кого?
— Знать ничего не знаю, падлы! Ну и что из того, что перо мое? Не пришьете мокруху, менты поганые! Ничего вам не скажу, суки!!! — завизжал, задергался на стуле Головкин, и оперативник, уже не церемонясь, удушающим приемом сдавил ему шею. Головня захрипел, рожа его покраснела.