Ужас приходит в полнолуние
Шрифт:
Ничего этого больше не было.
Вместо заброшенной барской усадьбы передо мной высилось тщательно и качественно, капитально отремонтированное здание. Полтора десятка рабочих в строительных касках и ярко-желтых комбинезонах словно муравьи сновали по лесам, наводя окончательный глянец на фасад. Рычали грузовики, повизгивала лебедка, поднимая платформу на крышу здания.
Машинально, еще толком не придя в себя от изумления, я вышел из-за деревьев и приблизился к дому.
— Вообще-то здесь частное владение. И посторонним ходить по парку не рекомендуется, —
Я обернулся.
Передо мной стоял невысокий мужчина лет сорока в слегка помятом летнем костюме. Темно-русые, уже начинающие редеть волосы, загорелое лицо и пристальный, но не агрессивный взгляд карих, почти черных глаз. В руке он держал трубку радиотелефона.
Этот тип почему-то мне сразу не понравился.
— С каких это пор не рекомендуется? — поинтересовался я.
— С недавних, — улыбнулся мужчина.
— Понятно. Судя по размаху этой ударной стройки капитализма, теперь здесь будут жить отнюдь не бедные сироты, — усмехнулся я.
— Совершенно верно, не сироты, — снова улыбнулся он. — А я что-то вас раньше здесь не видел. Вы ведь не местный, да?
— Не местный, — с неохотой признался я. — А что, здесь можно гулять только местным? По входным билетам?
— Но про то, что здесь был детдом, знаете, — не обращая внимания на мою реплику, сказал он.
Я промолчал.
— Воспоминания детства и юности? — кивнул он в сторону здания бывшего детдома. — Приехали навестить старые места?
— Можно сказать и так, — снова с неохотой вынужден был признать я. Проницательность да и изрядная бесцеремонность этого типа стали меня слегка раздражать.
— Значит, если я прав, мы оба с вами когда-то здесь жили. Но, я так понимаю, в разное время. Я покинул эти стены в семьдесят третьем. А вы?
— Меня привезли сюда в семьдесят втором.
— Понятно. Малышей я не помню. То-то, смотрю, лицо незнакомое. Давайте знакомиться: Гуртовой. Виктор. В детдоме у меня была кличка Виктоша, — шагнул он ко мне и протянул руку.
Я назвал себя.
В этот момент откуда-то сбоку вынырнул из кустов здоровенный парень в строгом, несмотря на жару, костюме, и шагнул в мою сторону. Правую руку он держал под пиджаком. Гуртовой остановил его легким движением руки:
— Все в порядке, Слава. Ну что ж, Кирилл. Раз мы, считай, не чужие, можете здесь погулять, посмотреть. В доме — тоже, — улыбнулся он мне. — Вспомнить минувшее, так сказать.
— А зачем вы купили это здание? — спросил я. — Ностальгия по детству?
— Ностальгия. Которая, надеюсь, принесет мне деньги. — Он коротко хохотнул и, не оборачиваясь, быстро зашагал к дому. Телохранитель затопал следом.
Я посмотрел им вслед, повернулся и пошел назад в парк. Совершать экскурсию по обновленному детдому мне почему-то расхотелось. В дальнем, глухом уголке парка я нашел укромное местечко — полянку на крутолобом холме — и плюхнулся в густую, нагретую солнцем высокую траву. Признаться, настроение было слегка подпорчено встречей с новоявленным владельцем усадьбы. Но я постарался поскорее забыть о нем.
Закрыв глаза, я лежал на самом солнцепеке — после Севера это было особенно приятно, — и мысли мои лениво перескакивали с одного на другое: почему-то я вспомнил армию, куда пошел по собственному желанию, дубина. Ведь мне, круглому сироте, имеющему массу льгот и отсрочек, совсем не обязательно было влезать в армейские сапоги. И тем более потом валить на горно-климатический курорт под названием Афган. Да-а-а… Не самые лучшие воспоминания, прямо скажу. Потом я стал думать о том, как вернулся и после окончания института уехал в Колобово, на родину матери; думал я и о том, что максимум через неделю мне нужно возвращаться: на работе я отпросился с трудом, замены мне в нашем Печоро-Илычском заповеднике нет, потому что людей у нас мало и каждый человек на счету. А стоит только слегка ослабить вожжи, как браконьеры — тут как тут.
Потом мысли незаметно перешли к убийствам и к тому, что я обнаружил в лесу у Марьина озера.
Время пролетело незаметно, и к тому же на солнце меня так разморило, что я даже слегка закемарил. Мелькнула вялая мысль: надо идти к Николаю Сергеевичу. Я с трудом разлепил глаза, приподнялся на локте и посмотрел на часы: без четверти двенадцать. Пора.
Ее я заметил боковым зрением.
Среди парковой зелени что-то мелькнуло. Ярко-красное. Понятно, что это был человек. Выйдя из тени деревьев, человек направился к подножию холма, где я лежал. А ярко-красное оказалось майкой. Майка туго облегала грудь высокой стройной девицы; помимо майки на ней были шорты и сандалеты на босу ногу. Выгоревшие почти добела волосы стягивала лента. Ноги, да и грудь у девицы были что надо — высокий класс. Что и говорить.
Спокойно помахивая веткой, она шла по тропинке, которая непременно должна была привести ее прямо ко мне. Меня она, естественно, еще не заметила: я был укрыт высокой травой и смотрел на нее сквозь качающиеся под легким ветром былинки. Кто же это такая? Московская пассия господина Гуртового, прогуливающаяся перед обедом для поднятия аппетита? Или кто?
Додумать эту мудрую мысль я не успел. Девица начала подниматься на холм, и тут я ее узнал, несмотря на то что с нашей последней встречи прошло много лет. За которые она изрядно выросла и похорошела. А узнал я ее благодаря большому цветному фотопортрету, который сегодня утром видел на стене гостиной Николая Сергеевича.
Это была не кто иная, как Стася, внучка старика Бутурлина.
Я наблюдал, как она, не подозревая о моем присутствии, поднимается к вершине холма. И тут до меня дошло: если я сейчас неожиданно появлюсь перед ней из густой травы, то имею реальный шанс напугать девушку до потери сознания. Особенно если учесть, что сейчас происходит в поселке. Пугать же ее, как вы понимаете, мне очень не хотелось — неподходящий способ для знакомства.
Но времени на размышления у меня не осталось — Стася уже поднялась на холм и очутилась в нескольких шагах от меня. И я не придумал ничего лучшего, как сесть и спросить, не оборачиваясь: